Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

13 января 2007 года автору не только было поручено стоять в оцеплении (вместе с другими чинами “цветных частей” военно-исторических объединений Московского имени генерал-майора Петра Федоровича Космолинского корпуса при Центральном Совете Военно-Исторической Комиссии Всероссийского Общества Охраны Памятников Истории и Культуры), но и выпала высокая честь нести почетный караул при гробе генерала Каппеля в главном монастырском храме во время панихиды, в качестве представителя “корниловцев”. В почетном карауле стояли также представители “марковцев”, “алексеевцев” и “дроздовцев”. В силу оставшегося для всех нас не совсем понятным стечения обстоятельств, среди многочисленных представителей военно-исторических объединений, съехавшихся на церемонию перезахоронения останков доблестного рыцаря Белой идеи, чей образ стал поистине “архетипом белогвардейца”, было с избытком “корниловцев”, “дроздовцев”, “марковцев”, “самурцев”, казаков самых различных станиц и войск, множество лиц, обмундированных в форму Российской Императорской армии на Великую войну – было даже несколько “северо-западников”, в частности, “ливенцев”, но почему-то совсем не видно было представителей “сибиряков”, чинов войск Верховного Правителя России адмирала Колчака.

Это показалось тем более странным, что в предыдущие годы на ряде военно-исторических мероприятий, посвященных реконструкции боев времен первой Гражданской войны 1917-1922 гг. (в частности, во Фрязино в 1998 году), при освящении часовни Святого Великомученика и Победоносца Георгия на месте московского Братского кладбища героев Великой войны (на территории современного Ленинградского парка) и в других местах “каппелевцы” участвовали целыми подразделениями!

Народу на перезахоронение съехалось необычайно много, так что, стоя в оцеплении, пришлось изрядно попотеть – как в переносном, так и в буквальном смысле слова. Правда, в отличие от перезахоронения четы Деникиных и Ильиных, вице-спикер Государственной Думы г-жа Любовь Слиска не почтила торжественную церемонию своим присутствием. Но недостатка в заслуженных людях, тем не менее, отнюдь не ощущалось. Мне запомнились в толпе лица гг. Королева-Перелешина из “Союза потомков российского дворянства” и Амосова из Независимого партнерства (издательства) “Посев”, Старосты Опричного Орденского Братства Святого Преподобного Иосифа Волоцкого Анатолий Макеева, “певца во стане белых воинов” – барда Михаила Устинова, начальника Дроздовского объединения Михаила Блинова, главы “Имперского Авангарда” Сергея Хазанова-Пашковского, духовника Московского Георгиевского Отдела Российского Имперского Союза-Ордена иеромонаха отца Никона (Белавенца), главы Союза “Христианское Возрождение” Владимира Осипова и многих других.

В ногах покойного стоял ветеран военно-исторического движения, статс-секретарь Русского Николаевского Комитета Андриан Афанасьевич Афанасьев. Справа от автора этих строк – депутат Государственной Думы Сергей Бабурин. Мне бросился в глаза украшавший грудь депутата Бабурина орден Святого Николая Чудотворца, полученный им от Местоблюстительницы Российского Императорского Престола Ее Императорского Высочества Государыни Великой Княгини Марии Владимировны. А напротив меня стоял человек, которого аз многогрешный, признаться, менее всего ожидал увидеть в православном храме во время панихиды по Каппелю – глава Либерально-Демократической партии России Владимир Жириновский. Он чинно выстоял всю панихиду (правда, в отличие от Бабурина, кажется, не крестился).

Стоя в почетном карауле в переполненном народом громадном храме, в клубах росного ладана, глядя на глухую крышку гроба с офицерской шашкой, навеки скрывшую от мира останки славного командира “волжан”, невольно думалось о скромном, суровом величии его жизненного подвига.

Как совершенно правильно указывал известный историк Белого движения Василий Жанович Цветков с своем “Слове редактора”, предваряющем сборник “Каппель и каппелевцы”, жизненный путь каждого человека проходит через взлеты и падения, успехи и неудачи, надежды и разочарования. Но бывают в жизни, как и в истории страны, моменты, которые настоятельно требуют от каждого человека, достойного именоваться человеком, сделать выбор, определить свое место в бурно изменяющемся мире. Для истинно русских офицеров, патриотов, подлинных людей чести и долга, таким моментом жизненного выбора стал переворот семнадцатого года. Десятки тысяч русских офицеров были поставлены перед беспощадной дилеммой и решить, на какой стороне они будут сражаться, какую власть признать как государственную.

Гибель монархии, развал большевицкими пропагандистами на германские деньги русского фронта Великой войны, превращение армии из силы, обороняющей Отечество от внешнего и внутреннего врага в орудие беспощадного истребления собственных сограждан под бредовыми лозунгами “превращения войны империалистической в войну классовую” уничтожение исторической Российской государственности – с одной стороны. Бешеная эйфория от внезапно открывшейся возможности быстрой карьеры – за счет вытеснения “реакционных”, “старорежимных” офицеров-“зубров”, “свободолюбивых” речей на митингах и угодливого заискивания перед пресловутыми “солдатскими комитетами” – с другой.

Такой выбор стоял и перед В.О. Каппелем – рядовым, казалось бы, кавалерийским офицером из поволжских немцев, веками верно служивших Всероссийской империи, как и остзейские “бароны”, и представители многих иных наций и народностей – “всех жалует Великий Государь!” – выпускником Николаевского кавалерийского училища и Николаевской академии Генерального штаба. По воле обстоятельств, ему пришлось даже некоторое время послужить у красных, будучи мобилизованным, как множество “военспецов”, под дулом “товарища маузера”, которому большевики всегда были склонны давать первое слово. Но он не стал иудой-предателем, подобно многим другим, имена которых сейчас не хотелось бы называть – Бог им судья!

Согласившись возглавить силы белого антибольшевицкого Сопротивления в Поволжье в 1918 году, Каппель принял самое важное в своей жизни решение, приведшее его на должность Командующего всем Восточным фронтом Белого движения. А этот фронт – о чем почему-то часто забывают наши современники, вероятно, зачарованные живописным видом чинов “цветных частей” Вооруженных Сил Юга России генерала Деникина! – являлся решающим для исхода Гражданской войны, как по численности задействованных на нем с обеих сторон войск, так и по размеру охваченных военными действиями территорий!

Сформированный Каппелем добровольческий отряд рос не по дням, а по часам – и так же быстро рос авторитет его молодого командира. Разрозненные поначалу группы добровольцев – вчерашних юнкеров, кадет, гимназистов, офицеров и чиновников, рабочих – очень скоро превратился в одну из самых сплоченных и надежных боевых единиц в составе армии адмирала Колчака – овеянный легендами “каппелевский” Волжский корпус. То обстоятельство, что “каппелевцы”, в отличие от сотен других батальонов, полков и бригад армии Верховного Правителя России не, не распались после изменнического, коварного пленения и подлого убийства адмирала Колчака, а продолжали действовать в качестве независимой боевой единицы вплоть до обороны Белого Приморья в 1922 году, можно понять и по достоинству оценить лишь в свете вышеизложенных обстоятельств.

До самого конца Владимир Оскарович Каппель оставался, прежде всего, строевым офицером, фронтовым командиром. Всякая задержка, любое бездействие в тылу воспринимались командиром “волжан” чрезвычайно болезненно. Каппель всегда стремился на фронт, к своим стрелкам. Органически чуждый зависти, искательству и интригам, он, оказавшись в тылу для пополнения поредевших в непрерывных боях к осени 1918 г. частей своих “волжан”, делал все возможное, стремясь отстоять перед Верховным Правителем право на достойное “волжан” место в иерархии возрождавшейся адмиралом Колчаком Российской армии. И, хотя вплоть до конца 1919 года, в Ставке Колчака существовала сильная оппозиция против каппелевцев, никто не мог и не осмеливался оспаривать высочайшие боевые качества добровольцев Волжского корпуса и умение его прославленного командира находить выход из любого – казалось бы, самого безнадежного и безвыходного – положения.

Не зря даже большевики воспринимали именно “каппелевцев” в качестве обобщенного образа своих непримиримых противников-белогвардейцев, свидетельством чему может служить ставшая кульминацией “культового” советского фильма о Гражданской войне – “Чапаева” так называемых “братьев” Васильевых! – знаменитая “психическая атака” каппелевских ударников, так красиво шагавших навстречу неминуемой гибели, не желая жить, если гибнет Россия.

И не важно, что экранные “каппелевцы” были одеты в черно-белые фуражки и черные мундиры “марковцев” (с белыми, на черном поле, православными крестами чинов Западной Добровольческой армии князя Авалова и витыми “анненковскими” гусарскими шнурами с аксельбантами) и, не кланяясь пулям, шагали прямо на большевицкие пулеметы под черным, с белыми черепом и костями знаменем “корниловцев” или ударников-“пепеляевцев” – в то время, как подлинные каппелевцы были одеты “в чем Бог послал” – ведь, вопреки большевицким частушкам о колчаковцах типа “мундир английский, погон российский, табак японский, правитель Омский…”, белых добровольцев фактически никто серьезно не снабжал! И не в том, что в действительности “волжанам” Каппеля приходилось идти в штыковую атаку без единого выстрела вовсе не ради достижения какого-то воображаемого “психологического эффекта”, а из-за элементарной нехватки боеприпасов!

Кстати, по той же причине в годы гражданской войны в штыковые “психические” атаки на красных ходили и белые партизаны атамана Анненкова во главе с “офицерской ротой”. Отборные части анненковцев, в отличие от подлинных (а не экранных) каппелевцев, действительно носили черную форму с белыми кантами и белым черепом с костями – “Адамовой головой” – на головных уборах и рукавах.

Даже во время Гражданской войны в Испании 1936-39 гг. республиканцы, судя по воспоминаниям участников войны, при просмотре “Чапаева” начинали, при виде “психической атаки” васильевских “каппелевцев”, кричать: “Фашисты!” и палить в экран изо всех стволов. Враг узнавался сразу…

В роковом 1920 году, оставшись, после трагической гибели преданного антантовскими “союзниками” адмирала Колчака, фактически один на один с многократно превосходящими силами большевиков, “сибирских партизан” (покамест не уразумевших, что, по выражению русского поэта Сергея Есенина, “власть советская не фунт изюму вам”, и не ведавших, что судьба еще отвесит им полной мерой большевицкого ” народного счастья”!), эсеров, максималистов и прочей красной нечисти, Каппель не сдался и не сложил оружия. Приняв командование гибнущим под ударами красных полчищ Восточным фронтом, Каппель спас остатки войск Белой Сибири от неминуемого окружения и разгрома под Красноярском, с честью вывел их из ледяной тайги к Байкалу – хотя и ценой собственной жизни (провалившись под лед, Каппель отморозил себе ступни, которые пришлось частично ампутировать, и умер от жестокой пневмонии).

Его “дети” – солдаты-“волжане” на руках пронесли гроб с телом покойного командира до Читы, а затем, в ходе дальнейшего отступления под натиском красной “человечьей икры” (по выражению легендарного командира дроздовцев Антона Васильевича Туркула) – до белого Харбина, где последнее пристанище Каппеля было уже после Второй мировой осквернено коммунистами. Памятник был уничтожен, но тело Каппеля обретено нетленным – и промыслом Божиим избегло уничтожения, чтобы через много десятилетий упокоиться, наконец, в родной русской земле, которую он так горячо любил и беззаветно защищал от поработителей до последней капли крови своего горячего, истинно русского сердца. Смерть Каппеля стала достойным завершением безупречного жизненного пути Белого Рыцаря, Георгиевского кавалера – фронтовика, до конца остававшегося верным присяге, со своими доблестным воинством.

До последнего момента мы ожидали, что нам будет доверено не только стоять в почетном карауле у гроба, но и нести его к могиле. Однако, в последний момент высокие военные чины Вооруженных Сил Российской Федерации, по договоренности с организатором торжественного перезахоронения, автором проекта серии “Белые воины” А.Н. Алекаевым, пришли к иному решению. Нести гроб к могиле было доверено офицерам современной Российской армии, а мы – военные реконструкторы-“белогвардейцы” – скромно последовали за гробом. Как и в случае перезахоронения праха Деникиных и Ильиных, военный оркестр играл “Коль славен…” и “Преображенский марш”. Обошлось без красных знамен и красного гимна.

Прах В.О. Каппеля перезахоронили рядом с прахом генерала А.И. Деникина. В этом углу некрополя Донского монастыря образовалось нечто вроде “кладбища в кладбище”, на который постепенно возвращаются бренные останки русских воинов, которых буйные ветры Гражданской войны разметали по белу свету. И это говорит о многом. Хотелось бы надеяться, что Россия начинает медленно, но необратимо, возвращаться от ложных ценностей к истинным.

Скромный русский герой

Русский немец Владимир Оскарович Каппель родился 15 апреля 1883 года в небольшом городке Белеве Тульской губернии Всероссийской империи в скромной семье потомственного офицера Русской Императорской армии. Вообще-то семья Каппелей была шведского происхождения, как и многие обрусевшие дворянские фамилии родом с Запада (скажем, Врангели), но на Руси еще с допетровских, да и вообще с доромановских времен, таковых, ничтоже сумняшеся, зачисляли в “немцы” (так и говорили – “свейские немцы”).

Военное образование молодой Каппель получил в столице Империи – “блистательном” Санкт-Петербурге – сначала во 2-м кадетском корпусе Петра Великого. Как известно, в дореволюционных военных училищах юношей воспитывали так, чтобы они имели нравственный, и никакой иной, авторитет перед подчиненными, чтобы солдаты уважали их не только за личное мужество, но и за чистоту помыслов (чтобы понять это, достаточно прочитать хотя бы книгу воспоминаний русского генерала и, впоследствии, Атамана Всевеликого Войска Донского, Петра Николаевича Краснова, “Павлоны”). Таким был и Влалимир Оскарович Каппель – “беспартийный монархист, слуга Царю, отец солдатам”. За это его не только уважали и любили, но прямо-таки боготворили подчиненные, готовые идти “в огонь и в воду” за своим обожаемым командиром.

После блестящего окончания корпусе Владимир Оскарович завершил свое военное образование в Николаевском кавалерийском училище и в Академии Генерального Штаба. Окончив в 1913 году академию, Владимир Каппель оказался в горниле Первой мировой (или, как тогда говорили русские патриоты, Великой Отечественной) войны (именуемой предателями России – большевиками – “империалистической”, которую они, засев на вражеской территории, неустанно призывали народы России, на немецкие деньги, превратить в “войну гражданскую” против собственного правительства и исторических устоев Российской Державы).

Начав войну в чине штабс-капитана, Владимир Оскарович Каппель окончил ее в чине подполковника. Служа при штабе – сначала 5-й Донской казачьей дивизии, затем – 14-й кавалерийской дивизии – и, наконец, при штабе всего Юго-Западного фронта, Каппель не раз бывал в деле, был дважды ранен в бою и награжден орденами Святого Владимира (IV степени), Святой Анны (II степени с мечами и надписью «За храбрость»), Святого Станислава (II степени). Февральский переворот (так называемая “великая бескровная революция”) застал его совершенно врасплох, как и подавляющее большинство фронтовиков (а не только фронтовых офицеров).

Насколько эта “демократическая” революция (которую нынешние либералы любят противопоставлять “антидемократической” Октябрьской революции, совершенной парой месяцев спустя большевиками) была “бескровной” в действительности, можно судить хотя бы по фактам кровавых бессудных расправ “борцов за народное счастье” с полицейскими, жандармами и офицерами.

Именно с городовыми (полицейскими) революционеры стали расправляться в первую очередь, как с “ненавистными слугами проклятого царского режима”. “Борцами за свободу” был, после жестокого избиения, со сломанной ногой, выброшен из здания Петроградского губернского жандармского управления и застрелен не покинувший своего поста и в дни кровавой смуты начальник управления – семидесятилетний генерал И.Д. Волков. В ночь с 27 на 28 февраля 1917 г., после получения 27 февраля из Государственной Думы приказа об аресте “всей полиции”, в Петрограде началось повсеместное избиение полицейских, из которых погибла едва ли не половина. Писатель Михаил Пришвин записал в те дни в своем дневнике: “Две женщины идут с кочергами, на кочергах свинцовые шары – добивать приставов”.

А барон Н.Е. Врангель (двоюродный брат Главнокомандующего Русской армией генерала П.Н. Врангеля) вспоминал: “Во дворе нашего дома жил околоточный (по нашему – участковый – В.А.), его дома толпа не нашла, только жену; ее убили, да кстати и двух ее ребят. Меньшего, грудного – ударом каблука в темя”.

Жандармов и полицейских забивали до смерти прикладами, им выкалывали глаза, кололи штыками, расстреливали, привязывали веревками к автомобилям и разрывали на части, топили в Неве, сбрасывали с крыш домов…

“Те зверства, – писал генерал К.И. Глобачев, – которые совершались взбунтовавшейся чернью по отношению к чинам полиции, корпуса жандармов и даже строевых офицеров, не поддаются описанию. Они нисколько не уступают тому, что проделывали позднее над своими жертвами большевики в своих чрезвычайках”…

Но не будем слишком удаляться от основной канвы нашего повествования.

Зная о характерной для Каппеля верности “уваровской триаде” – Вере, Царю и Отечеству, о его верности долгу и присяге – качествам, воспринятым и твердо усвоенным им еще в офицерском училище, закономерно задаешься вопросом – почему же Каппель, как и другие русские офицеры не выступили в защиту монархии и, в первую очередь – в защиту Царской Семьи?

При ответе на этот вопрос следует, однако, учитывать, что людей со стойкими монархическими убеждениями к февралю 1917 года в Русской армии осталось не так уж много. Верные присяге. Они были всегда в первых рядах атакующих войск, устилая своими телами поля сражений. В ходе исключительно кровопролитной Великой войны русский офицерский корпус оказался сильно разбавленным так называемыми “офицерами военного времени” – выходцами из интеллигенции – политические убеждения которых обычно колебались между программой партии “кадетов” (конституционных демократов) и “эсеров” (социалистов-революционеров)

Что же касается оказавшихся, в результате почти четырехлетней “мясорубки”, в меньшинстве офицеров-монархистов, то последние зачастую были настроены враждебно по отношению к Государю императору Николаю II и Государыне Императрице Александре Федоровне, верили грязным слухам о Распутине (“Царь – с Егорием, а Царица – с Григорием…”) и прочей враждебной пропаганде, целенаправленно и повсеместно распространявшейся силами враждебными Престолу, пользуясь крайней (а в военных условиях – преступной!) либеральностью беззубой российской цензуры.

Не случайно никому иному, как будущему вождю Добровольческой армии и зачинателю Белого движения, боевому генералу Лавру Георгиевичу Корнилову, в марте рокового 1917 года было поручено Временным Правительством арестовать Императрицу Александру Федоровну с больными детьми в Царском селе. Причем Корнилов не стеснялся при этом именовать себя “революционным генералом”! Пишу об этом, как ни горько это для моего “корниловского” сердца! Правда, очень скоро, ощутив острую неприязнь (да что там говорить – враждебность!) молодой российской демократии к армии исторической России, несмотря ни н что, сохранявшей множество “родимых пятен” того, чем она являлась на протяжении всей своей истории – Православного Русского Воинства – многие русские офицеры (пусть даже “офицеры военного времени”!) возненавидели “проклятую керенщину”.

Но, даже искренне пытаясь эту “керенщину” устранить, тот же Корнилов говорил Деникину: “Нам нужно довести страну до Учредительного собрания, а там пусть делают, что хотят – я устраняюсь…”

Когда же позднее, уже в ходе Гражданской войны, у кого-то появлялась ностальгия по монархии, по освященной вековыми традициями российской государственности Царской власти, она не находила никакого конкретного выхода. Политической линией белых правительств было так называемое “непредрешенчество”, то есть отказ “навязывать” России какой-либо государственный строй – в ожидании результатов общего волеизъявления всего русского народа на Учредительном собрании (правда, один раз большевикам уже удалось это собрание разогнать, но надежда на его новый созыв оставалась в умах белых правителей неистребимой). И не случайно, что никто иной, как “демон революции” Лев Давыдович Троцкий впоследствии вспоминал. что, “если бы белые предложили России избрать новую династию, мы не продержались бы и трех месяцев”. Но…кого Бог хочет погубить, того он лишает разума…

Конечно, Владимир Оскарович Каппель никогда не был приверженцем подобного неопределенного, “непредрешенческого” демократизма. Совсем напротив! Каппель всегда был и оставался стойким, убежденным монархистом и никогда не скрывал этого. В этом и заключалось его отличие от многих русских офицеров того времени. И получалось, что “истинно русские” люди нарушили присягу, данную Царю и отечеству, а этот “свейский немец”, потомок шведских переселенцев (вдобавок женатый на представительнице обрусевшего немецкого рода Ольге Строльман!) оставался по-рыцарски верен Царю и идее российской Монархии! Это делало его среди других белых офицеров (за исключением, может быть, белогвардейского юношества) еще более белой вороной!

Увы – Бог не дал ему послужить Царю до последнего вздоха! Но, поступив на службу в Белую армию адмирала Колчака осенью 1918 года. Владимир Каппель оставался непоколебимо верен Верховном Правителю России до самой своей смерти 26 января кровавого 1920 года. Когда адмирала Колчака подло предали его же собственные генералы и министры, когда от него равнодушно отвернулись антантовские “союзники” (начавшие эвакуировать из Сибири свои многочисленные, не дожидаясь подхода красных американцы, французы, англичане и прочие – вплоть до сербов) контингенты, французский генерал Жанен лишил его всякой поддержки и покровительства, а изменники-чехословаки выдали адмирала в Иркутске эсеровским мятежникам (получив за голову Колчака “пропуск” на проезд во Владивосток), один только Владимир Каппель поспешил на выручку Верховному Правителю сквозь ледяную тайгу.

Один из ветеранов Великого Сибирского Ледяного Похода позднее писал: “Мы шли – и знали, что пройдем, потому что нас ведет генерал Каппель. Наверное, такая же мысль была и у суворовских солдат, когда они переходили Альпы, следуя за своим любимым вождем”.

Отморозив ноги, уже с ампутированными ступнями, Каппель не бросил свою армию, оставаясь в седле, чтобы продолжать вдохновлять своих “белых орлов”. Он опоздал. 7 февраля 1920 года адмирал Колчак, брошенный на произвол судьбы, был расстрелян врагами России. Перед расстрелом адмирал сказал, что, согласно воинском уставу Русской Императорской армии, командовать расстрелом офицера может только тот, кто старше его по званию. Поскольку старшего его по званию в расстрельной команде красных не оказалось, адмирал заявил, что будет командовать своим расстрелом сам. Сказал – и скомандовал: “Товсь!” – “Пли!”.

Один из очевидцев последних боев в Иркутске в декабре 1919 года позднее писал о защитниках города: “Все те же юнкера и кадеты, юнцы с пушком на губах, розовые, славные, цветущие…Сердце разрывалось, глядя на них…когда этих мучеников привозили в госпиталь с раздробленными пуками и ногами…И ни одного слова, сжатые губы, спокойный взгляд”.

Когда Каппель умер, его армия, во главе с генералом Войцеховским, неся с собой тело погибшего Командующего, вдохновленная им, продолжила путь и достигла Иркутска. Красные были выбиты из предместий города, но дальнейшему продвижению каппелевцев помешали…вчерашние союзники Колчака и Каппеля, “братья-чехословаки”! “Голубые чехи” (по выражению большевицкого барда Владимира Маяковского) развернули целую дивизию под командованием полковника Крейчия (Крейчи) и потребовали, чтобы каппелевцы шли из города – под предлогом того, что боевые действия в Иркутске-де помешают эвакуации чехословаков с награбленным русским добром. “Чехов” поддержал глава антантовской Союзной миссии в Сибири французский генерал Жанен. Не в силах сражаться со свежими силами вчерашних “союзников” и узнав о расстреле адмирала Колчака красными 7 февраля, генерал Войцеховский повел свою армию за Байкал… Но все это было позднее.

Пока же, после заключения большевиками, узурпировавшими власть над Россией в результате октябрьского переворота 1917 года, позорного и грабительского по отношению к России «похабного» Брестского мира 1918 года, боевой офицер Владимир Каппель оставил фронт и уехал в тыл.

По заключенному 3 марта 1918 года позорному, крайне унизительному для национальной гордости великороссов Брестскому миру Россия лишилась Финляндии, Польши, Литвы, Латвии, Эстонии, Украины, Крыма, Закавказья, Карса и Батума, армии и флота. Оккупированные германцами области России и Белоруссии оставались у немцев до конца Великой войны и выполнения Советами всех условий Брестского мира. На Россию была наложена контрибуция в 6 миллиардов имперских марок золотом. Сверх того, большевики обязались уплатить своим немецким хозяевам компенсацию в 500 миллионов золотых рублей “за убытки, понесенные немцами в ходе революции в России”.

После вывода остатков деморализованных русских войск и красногвардейских банд с уступленных большевиками Германии бывших российских территорий туда сразу же были направлены германские части. 5 марта, через два дня после подписания позорного Брестского мира, 23 германских батальона во главе с генералом графом Рюдигером фон дер Гольцем высадились на мысе Ханко (Гангут) и помогли финским белогвардейцам бывшего царского генерала Карла-Густава-Эмиля Маннергейма разгромить местную «власть советов», сидевшую на штыках финской “Красной гвардии” и части русских большевиков, после Бреста бросивших своих финских “братьев по классу” на произвол судьбы.

В целях окончательного закрепления германского протектората над Финляндией, последняя была объявлена вассальной по отношению к Германской империи монархией с кузеном германского кайзера Вильгельма II Гогенцоллерна, принцем Фридрихом-Карлом Гессенским, в качестве короля. Правда, до коронации дело не дошло – по мере ослабления мощи Германии, неизбежность поражения которой в мировой войне становилось все более очевидной, Финляндия переориентировалась на Антанту. Но пока что до этой “смены ориентиров” было еще далеко. Как писал в своих мемуарах германский фельдмаршал Пауль фон Гинденбург унд Бенкендорф:

“Кроме того, мы надеялись привлечением Финляндии на нашу сторону затруднить военное влияние Антанты со стороны Архангельского и Мурманского побережья…В то же время мы угрожали этим Петрограду, что было всегда очень важно, потому что большевистская Россия должна была сделать новую попытку нападения на наш восточный фронт”.

Интересно, почему Гинденбург был так уверен, что Советская Россия непременно должна будет напасть на немцев? Может быть, ему было известно о тайных переговорах большевиков с Антантой? Ведь военные десанты Антанты в Архангельске и Мурманске, о которых Гинденбург вел речь выше, были высажены там с согласия большевицких Советов рабочих и солдатских депутатов! Таким образом, не остается камня на камне от широко распространенного мифа большевистской пропаганды – об “интервенции” Антанты на Севере России, как якобы направленной на свержение там советской власти, а не на охрану складов с антантовским военным имуществом и портов на случай германского нападения (как это было в действительности!).

На Украину (объявившую себя отдельным самостийным государством и заключившую с Центральными державами отдельный мирный договор) вошли войска германского генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна для обеспечения вывоза оттуда в Германию, по условиям Брестского мира, 600 миллионов пудов зерна (1 пуд равнялся 16,38 кг), 2,75 миллионов пудов мяса, да вдобавок ежемесячно 37,5 миллионов пудов железной руды и многого другого.

В Грузию вступил германский экспедиционный корпус Кресса фон Крессенштейна – для охраны грузинской нефти и руды, которые отныне должны были удовлетворять потребности Германской империи. Оседланная большевиками Россия попала в полную экономическую зависимость от Германии, превратившись в сырьевой придаток и базу снабжения Центральных держав, обеспечив им возможность продолжать войну против Антанты, то есть “продолжать лить кровь пролетариев, одетых в солдатские шинели, во имя обогащения кучки империалистов”.

А что же Каппель? В Самаре этот удостоенный высоких боевых наград недавний фронтовой офицер Русской Императорской армии, никогда не скрывавший своих монархических убеждений, казалось бы, совершенно неожиданно для человека такого воспитания и таких взглядов… поступил на службу в Красную армию.

Думается, в данном нетипичном (и наверняка совсем не простом) для Каппеля решении сыграл свою роль тот момент времени, в который оно было принято этим пламенным русским патриотом. Дело было весной 1918 года. Каппель, вероятно, как и многие другие, рассчитывал, что военные действия против все еще почитавшихся им тогда за главных врагов России немцев (в конце концов, именно немцы, желая вывести Россию из войны, взяв с нее огромную контрибуцию, и тем самым укрепить свои позиции на Западном фронте, против держав Антанты, в “пломбированном вагоне” заслали к нам ленинскую шайку!).

Как говорил поэт, “надежды юношей питают…”. К описываемому времени Владимир Каппель был отнюдь не юношей, но все же, видимо, еще не привык к совершенно новому уровню человеческой подлости, привнесенного в российскую действительность трудами достойных представителей славной ленинской когорты “пламенных интернационалистов” – большевицкой “партии национальной измены”. Не верил, видимо, что у людей, родившихся и выросших в России, евших русский хлеб и русское сало, пивших русскую воду, ходивших в русские школы, окончивших русские гимназии и университеты, полностью атрофировались не только последние остатки русского национального чувства (у кого оно было), но и элементарного чувства преданности – да что там преданности! – хотя бы благодарности вскормившей и вспоившей (или хотя бы приютившей) их стране.

Но, очень скоро убедившись в неизменности “генеральной линии” большевицкой партии на мир и сотрудничество со вчерашним смертельным врагом – Германией, в боях с которой четыре тяжких года истекали кровью на полях Отечественной войны миллионы лучших сынов Российской Державы, увидев воочию, какую невиданно жестокую политику проводят большевицкие сатрапы в отношении буквально всех слоев российского народа – дворянства и купечества (бессудные расстрелы, “грабеж награбленного” и заключение в концентрационные лагеря, первые из которых Ленин и Троцкий распорядились организовать “по свежим следам”, уже в начале 1918 года), интеллигенции (бессудные расстрелы, мобилизация на принудительные работы и заключение в концентрационные лагеря), духовенства (бессудные расстрелы, а чаще изуверские убийства, кощунства, осквернение церквей, мобилизация на принудительные работы, заключение в концентрационные лагеря), и даже, якобы, союзников большевиков (именовавших свой режим “диктатурой пролетариата”!) – “пролетариев”-рабочих (запрет забастовок, бессудные расстрелы, заключение в концлагеря), но, в первую очередь – составлявшего большинство населения России крестьянства (продразверстка, обрекавшая на голодную смерть хлеборобов и их семьи, бессудные расстрелы, заключение в концлагеря), Каппель принял твердое решение примкнуть к силам, поднявшим оружие против большевиков. Тут как раз восстали чехословацкие легионеры. Освобожденные ими (в собственных, конечно, интересах) от красных железнодорожные станции и города, расположенные вдоль Транссибирской магистрали, стали центрами кристаллизации русского белого антибольшевицкого сопротивления.

Здесь представляется уместным сказать несколько слов о Чехословацком корпусе и о входивших в его состав чехословацких легионерах (“чехах”, ак их обычно сокращенно называли наши соотечественники).

       (Конец первой явчти).