СКОНЧАЛИСЬ:

Антисемит, один из лидеров черносотенцев не только создал Русский народный союз им. Михаила Архангела и вошел в число заговорщиков, убивших Григория РАСПУТИНА, но также был стихотворцем («За верноподданные речи/Нам преподнес Столыпин кнут»), ярким оратором, которому в Думе порой рукоплескали все. Был судим советской властью, амнистирован. Умер от сыпного тифа.

СОБЫТИЯ:

Бывшая курляндская герцогиня большую часть времени тратила не на государственные дела, а разного рода утехи, не забывая при этом и о дворянстве. На первый взгляд, установленный порядок был очень строг. В домах, где было двое и более сыновей, разрешалось оставлять одного из них, а все прочие, годные к военной службе, должны были поступать на нее. C 7 до 20 лет следовало быть в науках, а с 20 всякий должен был отдать воинской службе 25 лет, по прошествии которых всех от воинской и статской службы отставлять с повышением в чине на один ранг и отпускать домой. Добровольцы могли служить больше, но до урочных лет отставлены от службы могли только неспособные к ней по болезни или ранениям. По своей сути данный порядок несения воинской службы офицерским составом не претерпел изменений до сих пор.

На самом же деле этот манифест был очередной поблажкой дворянству, превращавшей его из служивого сословия в землевладельческое. При ПЕТРЕ I первой обязанностью дворянина было учиться, служба была пожизненной, а теперь в самом расцвете сил, в 45 лет, дворяне выходили в отставку и вели праздную жизнь в своих имениях. Привилегированное положения так понравилось, что четверть века спустя уже при ПЕТРЕ III был издан манифест о вольности дворянства, вообще освобождавший дворян от обязательной службы.

Особо отличившаяся гренадерская рота Преображенского полка получила название лейб-компании, капитаном которой была сама императрица. Унтер-офицеры, капралы и рядовые были пожалованы в потомственные дворяне, в гербы им внесена надпись: «За ревность и верность».

Юноша к тому времени освоил скорняжное, столярное и сапожное ремесло, навыки переплетчика, поработал грузчиком на баржах, но чаще всего ему приходилось бывать писарем. Церковный хор, службы и празднества стали его музыкальной школой, но в театрах предлагалось только место статиста и хориста. Последней в перечне театральных трупп, куда Шаляпин пытался устроиться, стала опереточная в Уфе, которой руководил Семен СЕМЕНОВ–САМАРСКИЙ. Этот «интересный мужчина с черными нафабренными усами, роковыми глазами и манерами заядлого барина», как описал его Шаляпин, особо не преуспевал, но сумел разглядеть талант юного певца. Хор уже был набран, когда в его дверь вошел «застенчивый, неуклюжий, длинный, очень плохо одетый, чуть ли не на босу ногу сапоги, в калошах» (это уже описание, данное Семеновым) молодой человек. Он покорил антрепренера своей искренностью и необыкновенным желанием быть на сцене. Первые появления в спектаклях были краткими, потому имя в афишах не значилось. Через месяц, когда у начинающего актера уже не тряслись ноги, ему стали давать крохотные роли на два–три слова.

Так продолжалось бы долго, но на Святки решили ставить оперу Монюшко. На репетиции исполнитель партии Стольника заартачился, мол, в его контракте нет участия в операх. Это был шантаж в надежде повысить гонорар, так как замены певцу не было. Но руководитель труппы угрозам не поддался и поручил партию Федору. Шаляпин выучил роль за день, пришел за три часа до спектакля гримироваться… и впал в отчаяние: худой юноша никак не походил на пожилого вальяжного польского магната. Семенов–Самарский успокаивал: «Бояться не надо. Веселей! Все сойдет отлично!» Но волнение не прошло, даже когда раздались аплодисменты. Лишь шипение дирижера: «Кланяйся, черт! Кланяйся!» — привело артиста в чувство. Публика впервые приветствовала его! После благодарных поклонов Шаляпин отошел в глубину сцены, чтобы сесть в кресло, но кто–то из хористов его отодвинул, и под громовой хохот публики чинный Стольник свалился на пол! Смех не был обидным и сопровождался новой волной аплодисментов. Шаляпин на склоне лет написал: «Я до сих пор суеверно думаю: хороший признак — новичку в первом спектакле при публике сесть мимо стула».