Бредит пулей костыль – острите!-
Пулеметом – пустой обшлаг.
В сердце, явственном после вскрытия —
Ледяного похода знак.
Всеми пытками не исторгли!
И да будет известно – там:
Доктора узнают нас в морге
По не в меру большим сердцам.

 (Марина Цветаева. Лебединый стан)

 

Уже сейчас дело возрождения памяти Белых
Героев и воссоздания Российской государственности
пытаются взять в свои руки перекрасившиеся
коммунистические авантюристы.

(Предложение о создании единого
координирующего органа организаций-продолжателей
Белого движения – Ассоциации (Союза) «Белое Дело»)

Сталин, Берия, Гулаг!

(Речевка нацболов)

Раздавите гадину!

(Вольтер)

Зачин

Бог судил так, что автору этих строк довелось в течение менее чем полугода принять участие в перезахоронении двух поистине легендарных вождей Белого движения — в сентябре прошедшего 2006 г. в перезахоронении праха генерала Антона Ивановича Деникина с супругой (а также ведущего протагониста Белой идеи – профессора Ивана Александровича Ильина с супругой), а в по-весеннему теплом январе нынешнего, 2007 года – в перезахоронении легендарного героя Восточного фронта (с полным основанием объявленного самими большевиками главным фронтом Гражданской войны!) генерал-лейтенанта Владимира Оскаровича Каппеля.

Собаки Берии

До последнего момента оставалось неясным, будем ли мы, чины военно-исторических объединений, и, в частности, Московского имени генерал-майора Петра Федоровича Космолинского Корпуса, допущены к торжественной церемонии перезахоронения ее официальными устроителями. Вечером 2 октября автор этих строк узнал о предстоящем участии наших соратников в торжественной встрече праха Деникиных и Ильиных в московском международном аэропорту Шереметьево-2 и увидел кадры телевизионных новостей, запечатлевшие среди массы сановных «новорусских» встречающих и почетного караула знакомые лица соратников и цветные фуражки. По прошествии трех четвертей часа мне позвонил мой добрый друг командир по военно-историческим объединениям «65-й Московский полк» и «Кадр 2-го Корниловского Ударного полка» майор Сергей Владимирович Шпагин и сообщил, что к торжественной церемонии перезахоронения «милостиво» допустят и нас грешных, ревнителей отечественной военной истории в форме Русской Императорской Армии и «цветных» частей Вооруженных Сил Юга России, которыми в свое время имел честь и счастье командовать генерал Деникин.

Правда, на следующее утро выставленная у ворот Донского монастыря милицейская охрана пропустила нас внутрь далеко не сразу. Стражи порядка долго что-то согласовывали, неторопливо перезванивались по мобильным телефонам. Ждали прибытия дочери покойного генерала — Марины Деникиной-Грей, Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II, мэра Москвы Юрия Михайловича Лужкова, спикера Госдумы Любови Константиновны Слиски, Никиты Сергеевича Михалкова и прочих высоких гостей. Наконец, раздали пригласительные билеты, да и то пока только командирам частей (то есть военно-исторических объединений). Некоторое время мы продолжали стоять в строю под стенами монастыря, ожидая, что с нами будет дальше. Неужели мы — «белогвардейцы XXI века» — в очередной раз пришлись «не ко двору»? Но нет, появился маститый страж порядка в полковничьих погонах, пересчитал нас «по головам», и мы – не склонив голов при проходе под ярмом металлодетекторов! – стройными рядами прошли внутрь монастырской ограды.

Церемония прошла весьма торжественно. У устроителей хватило такта обойтись без красных тряпок. Святейший Патриарх, мэр Москвы, Никита Михалков и другие произнесли проникновенные речи. Гремел салют, играла музыка – Преображенский марш, марш «Гренадер», и даже «Коль славен наш Господь в Сионе» (интересно, известно ли было устроителям, что «Коль славен…» являлся официальным гимном Русской Освободительной Армии и Комитета Освобождения Народов России?).

Панихида и захоронение произвели неизгладимое впечатление, как и чудесный, «царский», солнечный осенний день, и золотые листья на крышке гроба воина Антония, бывшего Главнокомандующего, покрытого трехцветным бело-сине-красным русским флагом (под сенью которого нынешняя советская военная прокуратура — по непостижимой иронии судьбы!- отказывает в восстановлении доброго имени истинным патриотам России, сражавшимся под этим самым бело-сине-красным флагом с узурпировавшими, под красной тряпкой, власть над Россией слугами кровавого Коминтерна!). Можно, конечно, по-разному относиться к генералу Деникину, но тем самым была подведена некая черта под прошлым. Другое дело, что, как казак, я стоял в почетном карауле со смешанными чувствами. И вот почему.

За два дня до перезахоронения, 30 сентября, в пятницу, мне на мобильник позвонили из телекомпании «НТВ». Человек, представившийся Антоном, попросил меня дать, в преддверии перезахоронения Деникиных и Ильиных, как акции «национального примирения», интервью о нашем некрополе на кладбище Патриаршего подворья — московской церкви Всех Святых, в земле Российской просиявших, на Соколе, и поведать телезрителям об его истории и о том, кому поставлены памятники. «Купившись» на просьбу тележурналиста, я согласился и поехал на Сокол.

На территории некрополя меня уже поджидали трое молодых людей с телекамерой. Не подозревая ничего дурного, я стал рассказывать перед телеобъективом об истории Всехсвятского некрополя, представляющего собой ныне всего лишь небольшую часть прежнего Всероссийского Братского военного кладбища, где в годы Великой Отечественной войны 1914-1917 гг. (именно так называли Первую мировую войну русские патриоты, не подозревавшие о том, что через двадцать с небольшим лет это название будут украдено у них большевиками) были похоронены десятки тысяч верных сынов исторической России, скончавшиеся от ран в госпиталях.

В годы советчины большевицкие власти сравняли Братское кладбище с землей, устроив на его месте Ленинградский парк, понастроив жилых домов и возведя кинотеатр под знаковым названием «Ленинград». И лишь с огромным трудом русским патриотам, казакам и участником военно-исторического движения удалось со временем установить кое-где на местах безымянных могил символические надгробия русским воинам, павшим за Отечество и умученным от большевиков русским людям, мирянам и священнослужителям. Я поведал перед телекамерой о каждой из семнадцати надгробных плит и, в частности, о двух символических надгробиях, установленных в честь вождей Белого движения и казачьих Белых атаманов, на которых были высечены фамилии Корнилова, Деникина, Юденича, Врангеля, Колчака, Дроздовского, Кутепова, а также белых казачьих атаманов, продолжавших борьбу с большевиками и после 1922 года, и немецкого генерала Гельмута фон Паннвица, последнего Походного Атамана всех казачьих войск.

Белая Русская армия не капитулировала перед большевицкой Красной армией в Первой Гражданской войне (1917-1922 гг.) и не заключала никаких соглашений ни с красным командованием, ни с большевицким режимом. Поэтому участие подавляющего большинства Белых воинов и их вождей в вооруженной борьбе против сталинской диктатуры в период эмиграции и Второй мировой войны не может быть расценено как акт «предательства», «государственной измены», «измены Родине!» (они этому красному «государству» никогда не присягали и гражданами этой красной «Родины» никогда не являлись, оставаясь подданными своего истинного Отечества — Великой России — и находясь с большевицкой «сверхдержавой» в состоянии не прекращавшейся ни на минуту войны не на жизнь, а на смерть!). И в этой войне они защищали правое дело!

Все Белые воины и их вожди в годы вынужденной эмиграции и Второй мировой войны, ставшей для них Второй Гражданской (1941-45 гг.) находились под духовным окормлением и юрисдикцией Русской Православной Церкви, возглавлявшейся в те грозовые годы Его Высокопреосвященством Митрополитом Анастасием, также никогда не признававшим безбожной, антихристианской советской власти – единственной в мире власти, анафематствованной (то есть проклятой) Русской Православной Церковью еще при Святейшем Патриархе Тихоне в 1918 году (и это проклятие, кстати, не снято до сих пор!). Об этом не мешало бы помнить всем нынешним ленинско-сталинским недобиткам, предпочитающим с некоторых пор рядиться в ризы «православных патриотов» и в то же время дерзающим осквернять памятники истинным патриотам Великой России. Этим словами я уже готовился завершить мое сорокапятиминутное интервью.

Каково же было мое удивление, когда к нам вдруг подошел долговязый, чернявый, похожий на грача молодой человек в черной комиссарской кожанке. Встав рядом, он стал неотрывно сверлить меня буравчиками темных глазок сквозь очки. Поначалу я принял его за праздношатающегося зеваку, тем более, что еще один незнакомый мне человек начал снимать меня на фотопленку. Но оказалось, что я ошибался. Тележурналист, задававший мне вопросы, неожиданно заявил: «А вот, кстати, подошел еще один гость нашей программы, не разделяющий, в отличие от Вас, идеалов Белого движения», и без лишних слов сунул чернявому «грачу» под нос микрофон.

Подошедший назвался Ильей Александровичем Крамником, членом организации («сообщества») «Собаки Берии» (!) и адвокатом, защищающим на судебных процессах членов национал-большевицкой партии (НБП) Эдуарда Вениаминовича Лимонова. И я сразу понял, какого «примирения» нам следует ожидать от нацболов, и что телевизионщики меня самым наглым образом «подставили». Первой мыслью было плюнуть им под ноги, повернуться и уйти, но поджимать хвост перед молодым большевизаном мне показалось как-то не к лицу…

Товарищ Крамник с ходу принялся поливать грязью Белое движение, постоянно напирая на то, что «в гражданской войне все были хороши, красный террор и сравниться не может с белым террором по жестокости» (а уж белые казаки, по его мнению, превосходили в жестокости даже самых жестоких белых-неказаков). Полемизировать с товарищем в кожанке не имело никакого смысла, поэтому вместо полемики мы поочередно продолжали говорить в камеру каждый свое. Неожиданно у «собаки Бери»» зазвонил мобильный телефон. Он коротко сказал в трубку: «Да, давай, подъезжай!».

И сразу же откуда-то вынырнул коренастый «качок» с волосами, собранными в конский хвост, и с женской серьгой в ухе – как выяснилось, «заместитель президента» (!) национал-сталинистской организации «Русское общественное движение», с вполне русской фамилией Макаров (невольно вспомнилось, что ту же фамилию носил и большевицкий шпион при штабе русского генерала Владимира Зиноновича Май-Маевского в годы Первой Гражданской войны, послуживший прототипом несравненно более обаятельного и привлекательного, чем этот прототип, героя советского телеэкрана — «адъютанта Его Превосходительства» в исполнении Юрия Соломина).

Как видно, распределение ролей в стане «российских» большевиков ничуть не изменилось со времен Гражданской войны. Товарищ Макаров, однако, оказался несколько «политкорректнее» товарища Крамника, подчеркнув, что его организация отнюдь не против увековечения памяти «истинно русского патриота генерала Деникина», но решительно против увековечения памяти «осужденных советским судом военных преступников и палачей, немецких прихвостней и нацистов» Краснова, Шкуро, Султан-Клыч-Гирея и Гельмута фон Паннвица, которым «не место на советском церковном кладбище» (дословная цитата).

Да, подумал я – умри, Макаров – лучше не скажешь! «Советское церковное кладбище» — это круто (небось лежащий в зиккурате на Красной площади «главный атеист», Емельян Губельман-Ярославский, «пролетарский поэт» Демьян Бедный-«мужик вредный» и другие активисты «Союза Воинствующих Безбожников» сто раз в своих гробах перевернулись!) И невольно вспомнил еще один факт из эпохи воспетых покойным Булатом Шалвовичем Окуджавой «комиссаров в пыльных шлемах», приведенный протоиереем отцом Львом Лебедевым в его книге «Великороссия: жизненный путь» красноречивый факт действительного отношения «собак Берии» при сталинском режиме (в первые дни Второй гражданской войны) к православным христианам:

«…до 60 человек тащили по земле (летом!) на полозьях огромную бочку с человеческим калом из ближнего лагеря. Содержимое бочки вылили в ров, конвоиры поставили всех у края рва. К каждому подходили с пистолетом, задавая один вопрос: «Бог есть?». Следовал ответ: «Есть!». Выстрел – человек падал в ров с нечистотами, и так все 60!»! И никто не говорил о «палачах» и «военных преступниках»…

Что же касается «немецких прихвостней», то самым главным из них был главный большевик товарищ Ленин, в пломбированном вагоне привезенный немцами в Россию, на немецкие денежки разложивший Русскую армию и приведший Россию к поражению. Так что начинать следовало бы с него. Разрушить мавзолей – этот «оккультный бункер с мумией урода» (говоря словами современного русского поэта), а лысого иуду спустить в канализацию. Что же касается «нациста» (?) Гельмута фон Паннвица (никогда не состоявшего в НСДАП), то он, после предательской выдачи англичанами белых казаков сталинским репрессивным органам в Лиенце в роковом июне 1945 года, мог, как германский подданный, избежать их участи и отправиться в английский лагерь для военнопленных. Но предпочел объявить себя не немцем, а казаком, и остаться с казаками до конца (как и большинство германских офицеров XV Казачьего Кавалерийского Корпуса).

Однако мои слова вызвали только новый взрыв ярости у «оппонентов». А товарищ Крамник даже высказал хитроумное предположение, что генерал фон Паннвиц поступил так, ибо надеялся, что в СССР его пощадят, тогда как англичане непременно выдали бы его Югославии, где давно уже собирались казнить казачьего генерала за «военные преступления»!!!

На мое замечание, что военных преступлений казаки вообще, а фон Паннвиц – в частности — не совершали, в связи с чем он и был реабилитирован современным российским судом, «собаки Берии» заявили, что это, мол, Ельцин приказал российскому суду в 1996 году реабилитировать фон Паннвица в угоду «другу Гельмуту» (федеральному канцлеру Гельмуту Колю), а в 2000 года тот же самый суд эту реабилитацию отменил. Ответа на мой вполне резонный вопрос, в угоду кому независимый суд демократического правового Российского государства отменил свою же реабилитацию и в угоду кому он может завтра или послезавтра отменить отмену этой реабилитации, я не получил, хотя очень на этом настаивал.

В общем, мне стало так мерзко, что я плюнул и ушел. А по дороге домой невольно задумался: с чего бы это красная плесень делает исключение для генерала Деникина, милостиво соглашаясь признавать его не «врагом трудового народа», а «русским патриотом»? И почему именно прах Деникина, а не прах, скажем, барона Врангеля удостоился чести быть перезахороненным на русской земле?

Не потому ли, что, как писал Донской атаман Петр Николаевич Краснов: «Генерал Деникин, быть может, сам того не понимая, работал на разрушение Донского войска, рубил сук, на котором сидел». Не потому ли, что генерал Деникин прервал победоносный рейд казачьих генералов Мамантова и Шкуро по красным тылам, велев им вернуться, ибо сам мечтал первым въехать в Москву на белом коне, не желая делить с казаками лавры победителя? Не потому ли, что генерал Деникин бросил под Новороссийском белых казаков – самых стойких борцов с большевизмом – на произвол судьбы, не дав им места на уходивших пароходах (ему-то самому местечко на английском корабле, конечно же, нашлось)?

И не потому ли, что сами же Белые воины «вежливо попросили» генерала Деникина уйти «по-хорошему» и уступить место барону Врангелю – да, видно, поздно было… И прожил Антон Иванович долгие годы на чужбине за сочинением «Очерков Русской Смуты», под крылом «закулисников», незримо стоявших у него за спиной и вполне удовлетворенных его вполне «политкорректным» описанием Белой борьбы. А большего «мировой закулисе» от генерала Деникина, как видно, и не требовалось.

Сгубили «скоротечной чахоткой» из ягодовских лабораторий барона Врангеля, убили белых генералов Покровского и Кутепова, похитили и расстреляли генерала Миллера – а Деникина почему-то никто и пальцем не тронул. Он спокойно скончался за написанием своего «Пути русского офицера» в США в 1947 году – в тот же самый год, когда были замучены на Лубянке не сложившие оружия Краснов, Шкуро, Семенов, фон Паннвиц и другие, не добитые красными в Первую гражданскую войну, чьи бренные останки покоятся том же Донском монастыре, но только без креста и без надгробия – среди «невостребованных прахов». Кто даст ответ — кем именно «невостребованных»?

Кстати, сам факт перезахоронения останков генерала Деникина рядом с останками величайшего русского философа Ивана Александровича Ильина, ненавидевшего Деникина всеми фибрами души, преисполнен глубочайшей исторической иронии. Профессор Ильин, по праву считавшийся ведущим идеологом Белой эмиграции, писал Петру Бернгардовичу Струве о генерале Деникине: «Признаюсь, для меня стоит вопрос (и не только для меня), НАДЛЕЖИТ ЛИ ЕЩЕ ПОДАВАТЬ РУКУ ЭТОМУ ПЕРЕЖИВШЕМУ СЕБЯ БЫВШЕМУ ЧЕЛОВЕКУ (выделено нами – В.А.)». В своем известном письме генералу барону Петру Николаевичу Врангелю профессор Ильин был еще категоричнее: «Деникинщина есть керенщина внутри белого движения»! Как говорится, что за мир у Христа с велиаром? И не перевернутся ли генерал и философ в гробах от того, что им отныне предстоит покоиться рядом – вплоть до Страшного Суда?!

Но на перезахоронение Деникиных и Ильиных я все-таки пошел. И стоял в почетном карауле. Как бы то ни было, Антон Иванович – все-таки не Каменев, не Гутор и не Парский. И не Брусилов (что бы тот ни писал «в стол» о своих красных хозяевах). Деникин даже обратился к американскому генералу Эйзенхауэру с просьбой не выдавать Советам власовцев и других русских антикоммунистов. И это многое извиняет…

Я верю – недалек тот день, когда честь воздадут всем подлинным Белым Героям!

Что же касается «собак Берии», то, как говорит древняя восточная пословица: «Собаки лают – караван идет!».

13 января того же 2007 года автору не только было поручено стоять в оцеплении (вместе с другими чинами «цветных частей» военно-исторических объединений Московского имени генерал-майора Петра Федоровича Космолинского корпуса при Центральном Совете Военно-Исторической Комиссии Всероссийского Общества Охраны Памятников Истории и Культуры), но и выпала высокая честь нести почетный караул при гробе генерала Каппеля в главном монастырском храме во время панихиды, в качестве представителя «корниловцев». В почетном карауле стояли также представители «марковцев», «алексеевцев» и «дроздовцев». В силу оставшегося для всех нас не совсем понятным стечения обстоятельств, среди многочисленных представителей военно-исторических объединений, съехавшихся на церемонию перезахоронения останков доблестного рыцаря Белой идеи, чей образ стал поистине «архетипом белогвардейца», было с избытком «корниловцев», «дроздовцев», «марковцев», «самурцев», казаков самых различных станиц и войск, множество лиц, обмундированных в форму Российской Императорской армии на Великую войну – было даже несколько «северо-западников», в частности, «ливенцев», но почему-то совсем не видно было представителей «сибиряков», чинов войск Верховного Правителя России адмирала Колчака.

Это показалось тем более странным, что в предыдущие годы на ряде военно-исторических мероприятий, посвященных реконструкции боев времен первой Гражданской войны 1917-1922 гг. (в частности, во Фрязино в 1998 году), при освящении часовни Святого Великомученика и Победоносца Георгия на месте московского Братского кладбища героев Великой войны (на территории современного Ленинградского парка) и в других местах «каппелевцы» участвовали целыми подразделениями!

Народу на перезахоронение съехалось необычайно много, так что, стоя в оцеплении, пришлось изрядно попотеть — как в переносном, так и в буквальном смысле слова. Правда, в отличие от перезахоронения четы Деникиных и Ильиных, вице-спикер Государственной Думы г-жа Любовь Слиска не почтила торжественную церемонию своим присутствием. Но недостатка в заслуженных людях, тем не менее, отнюдь не ощущалось. Мне запомнились в толпе лица гг. Королева-Перелешина из «Союза потомков российского дворянства» и Амосова из Независимого партнерства (издательства) «Посев», Старосты Опричного Орденского Братства Святого Преподобного Иосифа Волоцкого Анатолий Макеева, «певца во стане белых воинов» — барда Михаила Устинова, начальника Дроздовского объединения Михаила Блинова, главы «Имперского Авангарда» Сергея Хазанова-Пашковского, духовника Московского Георгиевского Отдела Российского Имперского Союза-Ордена иеромонаха отца Никона (Белавенца), главы Союза «Христианское Возрождение» Владимира Осипова и многих других.

В ногах покойного стоял ветеран военно-исторического движения, статс-секретарь Русского Николаевского Комитета Андриан Афанасьевич Афанасьев. Справа от автора этих строк – депутат Государственной Думы Сергей Бабурин. Мне бросился в глаза украшавший грудь депутата Бабурина орден Святого Николая Чудотворца, полученный им от Местоблюстительницы Российского Императорского Престола Ее Императорского Высочества Государыни Великой Княгини Марии Владимировны. А напротив меня стоял человек, которого аз многогрешный, признаться, менее всего ожидал увидеть в православном храме во время панихиды по Каппелю – глава Либерально-Демократической партии России Владимир Жириновский. Он чинно выстоял всю панихиду (правда, в отличие от Бабурина, кажется, не крестился).

Стоя в почетном карауле в переполненном народом громадном храме, в клубах росного ладана, глядя на глухую крышку гроба с офицерской шашкой, навеки скрывшую от мира останки славного командира «волжан», невольно думалось о скромном, суровом величии его жизненного подвига.

Как совершенно правильно указывал известный историк Белого движения Василий Жанович Цветков с своем «Слове редактора», предваряющем сборник «Каппель и каппелевцы», жизненный путь каждого человека проходит через взлеты и падения, успехи и неудачи, надежды и разочарования. Но бывают в жизни, как и в истории страны, моменты, которые настоятельно требуют от каждого человека, достойного именоваться человеком, сделать выбор, определить свое место в бурно изменяющемся мире. Для истинно русских офицеров, патриотов, подлинных людей чести и долга, таким моментом жизненного выбора стал переворот семнадцатого года. Десятки тысяч русских офицеров были поставлены перед беспощадной дилеммой и решить, на какой стороне они будут сражаться, какую власть признать как государственную.

Гибель монархии, развал большевицкими пропагандистами на германские деньги русского фронта Великой войны, превращение армии из силы, обороняющей Отечество от внешнего и внутреннего врага в орудие беспощадного истребления собственных сограждан под бредовыми лозунгами «превращения войны империалистической в войну классовую» уничтожение исторической Российской государственности – с одной стороны. Бешеная эйфория от внезапно открывшейся возможности быстрой карьеры — за счет вытеснения «реакционных», «старорежимных» офицеров-«зубров», «свободолюбивых» речей на митингах и угодливого заискивания перед пресловутыми «солдатскими комитетами» – с другой.

Такой выбор стоял и перед В.О. Каппелем – рядовым, казалось бы, кавалерийским офицером из поволжских немцев, веками верно служивших Всероссийской империи, как и остзейские «бароны», и представители многих иных наций и народностей – «всех жалует Великий Государь!» — выпускником Николаевского кавалерийского училища и Николаевской академии Генерального штаба. По воле обстоятельств, ему пришлось даже некоторое время послужить у красных, будучи мобилизованным, как множество «военспецов», под дулом «товарища маузера», которому большевики всегда были склонны давать первое слово. Но он не стал иудой-предателем, подобно многим другим, имена которых сейчас не хотелось бы называть – Бог им судья!

Согласившись возглавить силы белого антибольшевицкого Сопротивления в Поволжье в 1918 году, Каппель принял самое важное в своей жизни решение, приведшее его на должность Командующего всем Восточным фронтом Белого движения. А этот фронт – о чем почему-то часто забывают наши современники, вероятно, зачарованные живописным видом чинов «цветных частей» Вооруженных Сил Юга России генерала Деникина! — являлся решающим для исхода Гражданской войны, как по численности задействованных на нем с обеих сторон войск, так и по размеру охваченных военными действиями территорий!

Сформированный Каппелем добровольческий отряд рос не по дням, а по часам – и так же быстро рос авторитет его молодого командира. Разрозненные поначалу группы добровольцев – вчерашних юнкеров, кадет, гимназистов, офицеров и чиновников, рабочих – очень скоро превратился в одну из самых сплоченных и надежных боевых единиц в составе армии адмирала Колчака – овеянный легендами «каппелевский» Волжский корпус. То обстоятельство, что «каппелевцы», в отличие от сотен других батальонов, полков и бригад армии Верховного Правителя России не, не распались после изменнического, коварного пленения и подлого убийства адмирала Колчака, а продолжали действовать в качестве независимой боевой единицы вплоть до обороны Белого Приморья в 1922 году, можно понять и по достоинству оценить лишь в свете вышеизложенных обстоятельств.

До самого конца Владимир Оскарович Каппель оставался, прежде всего, строевым офицером, фронтовым командиром. Всякая задержка, любое бездействие в тылу воспринимались командиром «волжан» чрезвычайно болезненно. Каппель всегда стремился на фронт, к своим стрелкам. Органически чуждый зависти, искательству и интригам, он, оказавшись в тылу для пополнения поредевших в непрерывных боях к осени 1918 г. частей своих «волжан», делал все возможное, стремясь отстоять перед Верховным Правителем право на достойное «волжан» место в иерархии возрождавшейся адмиралом Колчаком Российской армии. И, хотя вплоть до конца 1919 года, в Ставке Колчака существовала сильная оппозиция против каппелевцев, никто не мог и не осмеливался оспаривать высочайшие боевые качества добровольцев Волжского корпуса и умение его прославленного командира находить выход из любого – казалось бы, самого безнадежного и безвыходного – положения.

Не зря даже большевики воспринимали именно «каппелевцев» в качестве обобщенного образа своих непримиримых противников-белогвардейцев, свидетельством чему может служить ставшая кульминацией «культового» советского фильма о Гражданской войне – «Чапаева» так называемых «братьев» Васильевых! – знаменитая «психическая атака» каппелевских ударников, так красиво шагавших навстречу неминуемой гибели, не желая жить, если гибнет Россия.

И не важно, что экранные «каппелевцы» были одеты в черно-белые фуражки и черные мундиры «марковцев» (с белыми, на черном поле, православными крестами чинов Западной Добровольческой армии князя Авалова и витыми «анненковскими» гусарскими шнурами с аксельбантами) и, не кланяясь пулям, шагали прямо на большевицкие пулеметы под черным, с белыми черепом и костями знаменем «корниловцев» или ударников-«пепеляевцев» — в то время, как подлинные каппелевцы были одеты «в чем Бог послал» – ведь, вопреки большевицким частушкам о колчаковцах типа «мундир английский, погон российский, табак японский, правитель Омский…», белых добровольцев фактически никто серьезно не снабжал! И не в том, что в действительности «волжанам» Каппеля приходилось идти в штыковую атаку без единого выстрела вовсе не ради достижения какого-то воображаемого «психологического эффекта», а из-за элементарной нехватки боеприпасов!

Кстати, по той же причине в годы гражданской войны в штыковые «психические» атаки на красных ходили и белые партизаны атамана Анненкова во главе с «офицерской ротой». Отборные части анненковцев, в отличие от подлинных (а не экранных) каппелевцев, действительно носили черную форму с белыми кантами и белым черепом с костями — «Адамовой головой» — на головных уборах и рукавах. «Именно их знамя было (как знамя «каппелевцев» в фильме «Чапаев») украшено белой «Адамовой головой» и девизом «С НАМИ БОГЪ!»

Даже во время Гражданской войны в Испании 1936-39 гг. республиканцы, судя по воспоминаниям участников войны, при просмотре «Чапаева» начинали, при виде «психической атаки» васильевских «каппелевцев», кричать: «Фашисты!» и палить в экран изо всех стволов. Враг узнавался сразу…

В роковом 1920 году, оставшись, после трагической гибели преданного антантовскими «союзниками» адмирала Колчака, фактически один на один с многократно превосходящими силами большевиков, «сибирских партизан» (покамест не уразумевших, что, по выражению русского поэта Сергея Есенина, «власть советская не фунт изюму вам», и не предвидевших, что судьба еще отвесит им полной мерой большевицкого » народного счастья»!), эсеров, максималистов и прочей красной нечисти, Каппель не сдался и не сложил оружия. Приняв командование гибнущим под ударами красных полчищ Восточным фронтом, Каппель спас остатки войск Белой Сибири от неминуемого окружения и разгрома под Красноярском, с честью вывел их из ледяной тайги к Байкалу — хотя и ценой собственной жизни (провалившись под лед, Каппель отморозил себе ступни, которые пришлось частично ампутировать, и умер от жестокой пневмонии).

Его «дети» – солдаты-«волжане» на руках пронесли гроб с телом покойного командира до Читы, а затем, в ходе дальнейшего отступления под натиском красной «человечьей икры» (по выражению легендарного командира дроздовцев Антона Васильевича Туркула) – до белого Харбина, где последнее пристанище Каппеля было уже после Второй мировой осквернено коммунистами. Памятник был уничтожен, но тело Каппеля обретено нетленным – и промыслом Божиим избегло уничтожения, чтобы через много десятилетий упокоиться, наконец, в родной русской земле, которую он так горячо любил и беззаветно защищал от поработителей до последней капли крови своего горячего, истинно русского сердца. Смерть Каппеля стала достойным завершением безупречного жизненного пути Белого Рыцаря, Георгиевского кавалера – фронтовика, до конца остававшегося верным присяге, со своими доблестным воинством.

До последнего момента мы ожидали, что нам будет доверено не только стоять в почетном карауле у гроба, но и нести его к могиле. Однако, в последний момент высокие военные чины Вооруженных Сил Российской Федерации, по договоренности с организатором торжественного перезахоронения, автором проекта серии «Белые воины» А.Н. Алекаевым, пришли к иному решению. Нести гроб к могиле было доверено офицерам современной Российской армии, а мы – военные реконструкторы-«белогвардейцы» — скромно последовали за гробом. Как и в случае перезахоронения праха Деникиных и Ильиных, военный оркестр играл «Коль славен…» и «Преображенский марш». Обошлось без красных знамен и красного гимна.

Прах В.О. Каппеля перезахоронили рядом с прахом генерала А.И. Деникина. В этом углу некрополя Донского монастыря образовалось нечто вроде «кладбища в кладбище», на который постепенно возвращаются бренные останки русских воинов, которых буйные ветры Гражданской войны разметали по белу свету. И это говорит о многом. Хотелось бы надеяться, что Россия начинает медленно, но необратимо, возвращаться от ложных ценностей к истинным.

Скромный русский герой

Русский немец Владимир Оскарович Каппель родился 15 апреля 1883 года в небольшом городке Белеве Тульской губернии Всероссийской империи в скромной семье потомственного офицера Русской Императорской армии. Вообще-то семья Каппелей была шведского происхождения, как и многие обрусевшие дворянские фамилии родом с Запада (скажем, Врангели), но на Руси еще с допетровских, да и вообще с доромановских времен, таковых, ничтоже сумняшеся, зачисляли в «немцы» (так и говорили – «свейские немцы»).

Военное образование молодой Каппель получил в столице Империи – «блистательном» Санкт-Петербурге – сначала во 2-м кадетском корпусе Петра Великого. Как известно, в дореволюционных военных училищах юношей воспитывали так, чтобы они имели нравственный, и никакой иной, авторитет перед подчиненными, чтобы солдаты уважали их не только за личное мужество, но и за чистоту помыслов (чтобы понять это, достаточно прочитать хотя бы книгу воспоминаний русского генерала и, впоследствии, Атамана Всевеликого Войска Донского, Петра Николаевича Краснова, «Павлоны»). Таким был и Влалимир Оскарович Каппель – «беспартийный монархист, слуга Царю, отец солдатам». За это его не только уважали и любили, но прямо-таки боготворили подчиненные, готовые идти «в огонь и в воду» за своим обожаемым командиром.

После блестящего окончания корпусе Владимир Оскарович завершил свое военное образование в Николаевском кавалерийском училище и в Академии Генерального Штаба. Окончив в 1913 году академию, Владимир Каппель оказался в горниле Первой мировой (или, как тогда говорили русские патриоты, Великой Отечественной) войны (именуемой предателями России – большевиками – «империалистической», которую они, засев на вражеской территории, неустанно призывали народы России, на немецкие деньги, превратить в «войну гражданскую» против собственного правительства и исторических устоев Российской Державы).

Начав войну в чине штабс-капитана, Владимир Оскарович Каппель окончил ее в чине подполковника. Служа при штабе – сначала 5-й Донской казачьей дивизии, затем — 14-й кавалерийской дивизии – и, наконец, при штабе всего Юго-Западного фронта, Каппель не раз бывал в деле, был дважды ранен в бою и награжден орденами Святого Владимира (IV степени), Святой Анны (II степени с мечами и надписью «За храбрость»), Святого Станислава (II степени). Февральский переворот (так называемая «великая бескровная революция») застал его совершенно врасплох, как и подавляющее большинство фронтовиков (а не только фронтовых офицеров).

Насколько эта «демократическая» революция (которую нынешние либералы любят противопоставлять «антидемократической» Октябрьской революции, совершенной парой месяцев спустя большевиками) была «бескровной» в действительности, можно судить хотя бы по фактам кровавых бессудных расправ «борцов за народное счастье» с полицейскими, жандармами и офицерами.

Именно с городовыми (полицейскими) революционеры стали расправляться в первую очередь, как с «ненавистными слугами проклятого царского режима». «Борцами за свободу» был, после жестокого избиения, со сломанной ногой, выброшен из здания Петроградского губернского жандармского управления и застрелен не покинувший своего поста и в дни кровавой смуты начальник управления — семидесятилетний генерал И.Д. Волков. В ночь с 27 на 28 февраля 1917 г., после получения 27 февраля из Государственной Думы приказа об аресте «всей полиции», в Петрограде началось повсеместное избиение полицейских, из которых погибла едва ли не половина. Писатель Михаил Пришвин записал в те дни в своем дневнике: «Две женщины идут с кочергами, на кочергах свинцовые шары — добивать приставов».

А барон Н.Е. Врангель (двоюродный брат Главнокомандующего Русской армией генерала П.Н. Врангеля) вспоминал: «Во дворе нашего дома жил околоточный (по нашему — участковый — В.А.), его дома толпа не нашла, только жену; ее убили, да кстати и двух ее ребят. Меньшего, грудного — ударом каблука в темя».

Жандармов и полицейских забивали до смерти прикладами, им выкалывали глаза, кололи штыками, расстреливали, привязывали веревками к автомобилям и разрывали на части, топили в Неве, сбрасывали с крыш домов…

«Те зверства, — писал генерал К.И. Глобачев, — которые совершались взбунтовавшейся чернью по отношению к чинам полиции, корпуса жандармов и даже строевых офицеров, не поддаются описанию. Они нисколько не уступают тому, что проделывали позднее над своими жертвами большевики в своих чрезвычайках»…

Но не будем слишком удаляться от основной канвы нашего повествования.

Зная о характерной для Каппеля верности «уваровской триаде» — Вере, Царю и Отечеству, о его верности долгу и присяге – качествам, воспринятым и твердо усвоенным им еще в офицерском училище, закономерно задаешься вопросом – почему же Каппель, как и другие русские офицеры не выступили в защиту монархии и, в первую очередь – в защиту Царской Семьи?

При ответе на этот вопрос следует, однако, учитывать, что людей со стойкими монархическими убеждениями к февралю 1917 года в Русской армии осталось не так уж много. Верные присяге. Они были всегда в первых рядах атакующих войск, устилая своими телами поля сражений. В ходе исключительно кровопролитной Великой войны русский офицерский корпус оказался сильно разбавленным так называемыми «офицерами военного времени» – выходцами из интеллигенции – политические убеждения которых обычно колебались между программой партии «кадетов» (конституционных демократов) и «эсеров» (социалистов-революционеров)

Что же касается оказавшихся, в результате почти четырехлетней «мясорубки», в меньшинстве офицеров-монархистов, то последние зачастую были настроены враждебно по отношению к Государю императору Николаю II и Государыне Императрице Александре Федоровне, верили грязным слухам о Распутине («Царь — с Егорием, а Царица – с Григорием…») и прочей враждебной пропаганде, целенаправленно и повсеместно распространявшейся силами враждебными Престолу, пользуясь крайней (а в военных условиях – преступной!) либеральностью беззубой российской цензуры.

Не случайно никому иному, как будущему вождю Добровольческой армии и зачинателю Белого движения, боевому генералу Лавру Георгиевичу Корнилову, в марте рокового 1917 года было поручено Временным Правительством арестовать Императрицу Александру Федоровну с больными детьми в Царском селе. Причем Корнилов не стеснялся при этом именовать себя «революционным генералом»! Пишу об этом, как ни горько это для моего «корниловского» сердца! Правда, очень скоро, ощутив острую неприязнь (да что там говорить – враждебность!) молодой российской демократии к армии исторической России, несмотря ни н что, сохранявшей множество «родимых пятен» того, чем она являлась на протяжении всей своей истории – Православного Русского Воинства – многие русские офицеры (пусть даже «офицеры военного времени»!) возненавидели «проклятую керенщину».

Но, даже искренне пытаясь эту «керенщину» устранить, тот же Корнилов говорил Деникину: «Нам нужно довести страну до Учредительного собрания, а там пусть делают, что хотят – я устраняюсь…»

Когда же позднее, уже в ходе Гражданской войны, у кого-то появлялась ностальгия по монархии, по освященной вековыми традициями российской государственности Царской власти, она не находила никакого конкретного выхода. Политической линией белых правительств было так называемое «непредрешенчество», то есть отказ «навязывать» России какой-либо государственный строй – в ожидании результатов общего волеизъявления всего русского народа на Учредительном собрании (правда, один раз большевикам уже удалось это собрание разогнать, но надежда на его новый созыв оставалась в умах белых правителей неистребимой). И не случайно, что никто иной, как «демон революции» Лев Давыдович Троцкий впоследствии вспоминал. что, «если бы белые предложили России избрать новую династию, мы не продержались бы и трех месяцев». Но…кого Бог хочет погубить, того он лишает разума…

Конечно, Владимир Оскарович Каппель никогда не был приверженцем подобного неопределенного, «непредрешенческого» демократизма. Совсем напротив! Каппель всегда был и оставался стойким, убежденным монархистом и никогда не скрывал этого. В этом и заключалось его отличие от многих русских офицеров того времени. И получалось, что «истинно русские» люди нарушили присягу, данную Царю и отечеству, а этот «свейский немец», потомок шведских переселенцев (вдобавок женатый на представительнице обрусевшего немецкого рода Ольге Строльман!) оставался по-рыцарски верен Царю и идее российской Монархии! Это делало его среди других белых офицеров (за исключением, может быть, белогвардейского юношества) еще более белой вороной!

Увы — Бог не дал ему послужить Царю до последнего вздоха! Но, поступив на службу в Белую армию адмирала Колчака осенью 1918 года. Владимир Каппель оставался непоколебимо верен Верховном Правителю России до самой своей смерти 26 января кровавого 1920 года. Когда адмирала Колчака подло предали его же собственные генералы и министры, когда от него равнодушно отвернулись антантовские «союзники» (начавшие эвакуировать из Сибири свои многочисленные, не дожидаясь подхода красных американцы, французы, англичане и прочие — вплоть до сербов) контингенты, французский генерал Жанен лишил его всякой поддержки и покровительства, а изменники-чехословаки выдали адмирала в Иркутске эсеровским мятежникам (получив за голову Колчака «пропуск» на проезд во Владивосток), один только Владимир Каппель поспешил на выручку Верховному Правителю сквозь ледяную тайгу.

Один из ветеранов сибирского Ледяного похода позднее писал: «Мы шли – и знали, что пройдем, потому что нас ведет генерал Каппель. Наверное, такая же мысль была и у суворовских солдат, когда они переходили Альпы, следуя за своим любимым вождем».

Отморозив ноги, уже с ампутированными ступнями, Каппель не бросил свою армию, оставаясь в седле, чтобы продолжать вдохновлять своих «белых орлов». Он опоздал. 7 февраля 1920 года адмирал Колчак, брошенный на произвол судьбы, был расстрелян врагами России. Перед расстрелом адмирал сказал, что, согласно воинском уставу Русской Императорской армии, командовать расстрелом офицера может только тот, кто старше его по званию. Поскольку старшего его по званию в расстрельной команде красных не оказалось, адмирал заявил, что будет командовать своим расстрелом сам. Сказал – и скомандовал: «Товсь!» – «Пли!».

Один из очевидцев последних боев в Иркутске в декабре 1919 года позднее писал о защитниках города: «Все те же юнкера и кадеты, юнцы с пушком на губах, розовые, славные, цветущие…Сердце разрывалось, глядя на них…когда этих мучеников привозили в госпиталь с раздробленными пуками и ногами…И ни одного слова, сжатые губы, спокойный взгляд».

Когда Каппель умер, его армия, во главе с генералом Войцеховским, неся с собой тело погибшего Командующего, вдохновленная им, продолжила путь и достигла Иркутска. Красные были выбиты из предместий города, но дальнейшему продвижению каппелевцев помешали…вчерашние союзники Колчака и Каппеля, «братья-чехословаки»! «Голубые чехи» (по выражению большевицкого барда Владимира Маяковского) развернули целую дивизию под командованием полковника Крейчия (Крейчи) и потребовали, чтобы каппелевцы шли из города – под предлогом того, что боевые действия в Иркутске-де помешают эвакуации чехословаков с награбленным русским добром. «Чехов» поддержал глава антантовской Союзной миссии в Сибири французский генерал Жанен. Не в силах сражаться со свежими силами вчерашних «союзников» и узнав о расстреле адмирала Колчака красными 7 февраля, генерал Войцеховский повел свою армию за Байкал… Но все это было позднее.

Пока же, после заключения большевиками, узурпировавшими власть над Россией в результате октябрьского переворота 1917 года, позорного и грабительского по отношению к России «похабного» Брестского мира 1918 года, боевой офицер Владимир Каппель оставил фронт и уехал в тыл.

По заключенному 3 марта 1918 года позорному, крайне унизительному для национальной гордости великороссов Брестскому миру Россия лишилась Финляндии, Польши, Литвы, Латвии, Эстонии, Украины, Крыма, Закавказья, Карса и Батума, армии и флота. Оккупированные германцами области России и Белоруссии оставались у немцев до конца Великой войны и выполнения Советами всех условий Брестского мира. На Россию была наложена контрибуция в 6 миллиардов имперских марок золотом. Сверх того, большевики обязались уплатить своим немецким хозяевам компенсацию в 500 миллионов золотых рублей «за убытки, понесенные немцами в ходе революции в России».

После вывода остатков деморализованных русских войск и красногвардейских банд с уступленных большевиками Германии бывших российских территорий туда сразу же были направлены германские части. 5 марта, через два дня после подписания позорного Брестского мира, 23 германских батальона во главе с генералом графом Рюдигером фон дер Гольцем высадились на мысе Ханко (Гангут) и помогли финским белогвардейцам бывшего царского генерала Карла-Густава-Эмиля Маннергейма разгромить местную «власть советов», сидевшую на штыках финской «Красной гвардии» и части русских большевиков, после Бреста бросивших своих финских «братьев по классу» на произвол судьбы.

В целях окончательного закрепления германского протектората над Финляндией, последняя была объявлена вассальной по отношению к Германской империи монархией с кузеном германского кайзера Вильгельма II Гогенцоллерна, принцем Фридрихом-Карлом Гессенским, в качестве короля. Правда, до коронации дело не дошло – по мере ослабления мощи Германии, неизбежность поражения которой в мировой войне становилось все более очевидной, Финляндия переориентировалась на Антанту. Но пока что до этой «смены ориентиров» было еще далеко. Как писал в своих мемуарах германский фельдмаршал Пауль фон Гинденбург унд Бенкендорф:

«Кроме того, мы надеялись привлечением Финляндии на нашу сторону затруднить военное влияние Антанты со стороны Архангельского и Мурманского побережья…В то же время мы угрожали этим Петрограду, что было всегда очень важно, потому что большевистская Россия должна была сделать новую попытку нападения на наш восточный фронт».

Интересно, почему Гинденбург был так уверен, что Советская Россия непременно должна будет напасть на немцев? Может быть, ему было известно о тайных переговорах большевиков с Антантой? Ведь военные десанты Антанты в Архангельске и Мурманске, о которых Гинденбург вел речь выше, были высажены там с согласия большевицких Советов рабочих и солдатских депутатов! Таким образом, не остается камня на камне от широко распространенного мифа большевистской пропаганды – об «интервенции» Антанты на Севере России, как якобы направленной на свержение там советской власти, а не на охрану складов с антантовским военным имуществом и портов на случай германского нападения (как это было в действительности!).

На Украину (объявившую себя отдельным самостийным государством и заключившую с Центральными державами отдельный мирный договор) вошли войска германского генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна для обеспечения вывоза оттуда в Германию, по условиям Брестского мира, 600 миллионов пудов зерна (1 пуд равнялся 16,38 кг), 2,75 миллионов пудов мяса, да вдобавок ежемесячно 37,5 миллионов пудов железной руды и многого другого.

В Грузию вступил германский экспедиционный корпус Кресса фон Крессенштейна – для охраны грузинской нефти и руды, которые отныне должны были удовлетворять потребности Германской империи. Оседланная большевиками Россия попала в полную экономическую зависимость от Германии, превратившись в сырьевой придаток и базу снабжения Центральных держав, обеспечив им возможность продолжать войну против Антанты, то есть «продолжать лить кровь пролетариев, одетых в солдатские шинели, во имя обогащения кучки империалистов».

А что же Каппель? В Самаре этот удостоенный высоких боевых наград недавний фронтовой офицер Русской Императорской армии, никогда не скрывавший своих монархических убеждений, казалось бы, совершенно неожиданно для человека такого воспитания и таких взглядов… поступил на службу в Красную армию.

Думается, в данном нетипичном (и наверняка совсем не простом) для Каппеля решении сыграл свою роль тот момент времени, в который оно было принято этим пламенным русским патриотом. Дело было весной 1918 года. Каппель, вероятно, как и многие другие, рассчитывал, что военные действия против все еще почитавшихся им тогда за главных врагов России немцев (в конце концов, именно немцы, желая вывести Россию из войны, взяв с нее огромную контрибуцию, и тем самым укрепить свои позиции на Западном фронте, против держав Антанты, в «пломбированном вагоне» заслали к нам ленинскую шайку!).

Как говорил поэт, «надежды юношей питают…». К описываемому времени Владимир Каппель был отнюдь не юношей, но все же, видимо, еще не привык к совершенно новому уровню человеческой подлости, привнесенного в российскую действительность трудами достойных представителей славной ленинской когорты «пламенных интернационалистов» — большевицкой «партии национальной измены». Не верил, видимо, что у людей, родившихся и выросших в России, евших русский хлеб и русское сало, пивших русскую воду, ходивших в русские школы, окончивших русские гимназии и университеты, полностью атрофировались не только последние остатки русского национального чувства (у кого оно было), но и элементарного чувства преданности – да что там преданности! — хотя бы благодарности вскормившей и вспоившей (или хотя бы приютившей) их стране.

Но, очень скоро убедившись в неизменности «генеральной линии» большевицкой партии на мир и сотрудничество со вчерашним смертельным врагом – Германией, в боях с которой четыре тяжких года истекали кровью на полях Отечественной войны миллионы лучших сынов Российской Державы, увидев воочию, какую невиданно жестокую политику проводят большевицкие сатрапы в отношении буквально всех слоев российского народа – дворянства и купечества (бессудные расстрелы, «грабеж награбленного» и заключение в концентрационные лагеря, первые из которых Ленин и Троцкий распорядились организовать «по свежим следам», уже в начале 1918 года), интеллигенции (бессудные расстрелы, мобилизация на принудительные работы и заключение в концентрационные лагеря), духовенства (бессудные расстрелы, а чаще изуверские убийства, кощунства, осквернение церквей, мобилизация на принудительные работы, заключение в концентрационные лагеря), и даже, якобы, союзников большевиков (именовавших свой режим «диктатурой пролетариата»!) – «пролетариев»-рабочих (запрет забастовок, бессудные расстрелы, заключение в концлагеря), но, в первую очередь – составлявшего большинство населения России крестьянства (продразверстка, обрекавшая на голодную смерть хлеборобов и их семьи, бессудные расстрелы, заключение в концлагеря), Каппель принял твердое решение примкнуть к силам, поднявшим оружие против большевиков. Тут как раз восстали чехословацкие легионеры. Освобожденные ими (в собственных, конечно, интересах) от красных железнодорожные станции и города, расположенные вдоль Транссибирской магистрали, стали центрами кристаллизации русского белого антибольшевицкого сопротивления.

Здесь представляется уместным сказать несколько слов о Чехословацком корпусе и о входивших в его состав чехословацких легионерах.

Чехословацкий корпус был сформирован еще в года Великой Отечественной войны 1914-1918 гг. командованием Русской Императорской армии из числа чехов и словаков, представителей славянских народов, призванных в свое время в армию лоскутной, многонациональной Австро-Венгерской державе (именовавшейся также Дунайской, или Двуединой, монархией), в состав которой входили их земли (Чехия и Моравия– в состав Австрийской империи, или Цислейтании, Словакия – в состав Венгерского королевства, или Транслейтании). Ни чехи, ни словаки, в большинстве своем, особой привязанности к «швабско-мадьярской» монархии Габсбургов, олицетворением которой на протяжении многих десятилетий служил «старец-монарх» Франц-Иосиф I (Император Австрии и «апостолический король» Венгрии), не испытывали, кровь за нее проливать не собирались и при первом же удобном случае так и норовили перебежать на нашу сторону или сдаться в плен.

Характерным представляется и то обстоятельство, что подобное поведение ни в коей мере не диктовалось отсутствием у чехов или словаков природной храбрости – оно было типично для них только на Русском (Восточном) фронте, в то время, как, к примеру, против итальянцев чехи и словаки в австрийских мундирах сражались не менее стойко, чем подданные короны Габсбургов из числа других народов.

Слишком велико было в сердцах всех славян обаяние Великой России, как верной союзницы славянства, питавшееся в умах национально мыслящих представителей чешской и словацкой интеллигенции (остававшейся таковыми и в австрийских мундирах) надеждами на основание (а у чехов – воссоздание) собственного национального государства, добиться которого можно было лишь в совместной с русскими «братьями-славянами» борьбе против «тюрьмы народов» Австро-Венгрии (хотя, справедливости ради, Дунайскую монархию, в отличие от царской России, никто так в довоенной Европе почему-то не называл!).

Разумеется, командование Русской Императорской армии не преминуло воспользоваться благоприятной возможностью ослабить позиции Австро-Венгрии и усилить военную мощь России за счет десятков тысяч чешских и словацких штыков и сабель. В составе Русской армии были сформированы три полноценные дивизии, сведенные в единый Чехословацкий корпус (или, как его еще именовали, легион). Чехословацкие (чаще именуемые, для краткости, просто чешскими) легионеры плечом к плечу с русскими войсками доблестно сражались против австро-венгерских войск (чаще именуемых у нас, для краткости, просто австрийцами, или «австрияками») и их германских товарищей по оружию. Кроме того, многие чехи и словаки служили в других русских воинских формированиях, в том числе и в учрежденных Временным правительством «частях смерти» и ударных частях, включая Корниловский (Славняский) ударный отряд (впоследствии — полк).

В результате эшелоны с чехословацкими легионерами оказались рассредоточенными по большей части Транссибирской железной дороги. Необходимо заметить, что в массе своей чехословацкие легионеры, ставшие многократными свидетелями кровавых эксцессов большевицкой революции, поругания русских воинских святынь, диких самосудов и жестоких расправ большевицких комиссаров и распропагандированной ими озверелой солдатни с русскими офицерами, а самое главное – убедившиеся в том, что казавшиеся им столь близкими к осуществлению надежды на победу Антанты над австро-германским блоком Центральных держав и обретение их родиной в результате этой победы, национальной независимости, оказались на неопределенный срок развеяны спровоцированным немцами развалом России руками большевиков, относились к последним, как к германской агентуре и не считали нужным скрывать свое презрение и ненависть к «красной сволочи». То и дело происходили стычки – пока что мелкие – между «чехами» и красногвардейцами.

Ситуация, и без того крайне напряженная и взрывоопасная,, дополнительно усугублялась тем, что в рядах последних служило, наряду с китайцами и латышами, великое множество венгров, немцев и австрийцев — вчерашних военнопленных, которых большевики выпустили из лагерей, раздав им оружие, красные повязки, и отправили по градам и весям Великой России «во имя всемирного торжества идей пролетарской революции беспощадно расправляться с контрреволюционными элементами». По условиям «похабного» (по выражению не кого-нибудь, а самого Ульянова-Ленина!) Брестского мира, Центральным Державам возвращались 2 миллиона пленных, взятых русскими войсками в 1914-1918 гг. на фронтах Великой войны. Но в действительности далеко не все из этих 2 миллионов вернулись вернуться «на родину» – то есть, на деле, в кровавую мясорубку мировой войны (Россия-то из нее уже вышла, а вот Центральные державы – еще нет).

А поскольку после капитуляции России в Брест-Литовске дома (в Германии, Австрии, Венгрии) никто уже не смог бы бросить этим не желавшим возвращения домой военнопленным немцам, венграм, австриякам и иже с ними упрека в предательстве, многие из германских и австро-венгерских военнопленных — например, хорват (?) Иосип Броз (Тито), будущий красный диктатор послевоенной Югославии) начали охотно вступать в «союзную» их странам «интернациональную» (а не русскую!) «пролетарскую» Красную Армию, в органы ВЧК и советской власти.

Естественно, эти «красноармейцы» выступали по отношению к русскому народу, в лучшем случае им совершенно чуждому, а чаще всего – ненавистному им (четыре года окопной войны против русских и пребывания в русском плену, естественно, никак не способствовали появлению или усилению любви этих немецких и мадьярских «интернационалистов» к России и русским!), как идеальные каратели, особенно если учесть, что искали подобные лазейки далеко не лучшие представители своих народов. Некоторые из них при этом и впрямь заражались большевистскими идеями, другие же оставались простыми наемниками, «ландскнехтами революции», по выражению Троцкого. Уже 21 февраля 1918 года сотни выпущенных на свободу немецких военнопленных по призыву советского правительства «Социалистическое отечество (у пролетариев вдруг появилось отечество!) в опасности!» вступили в новоиспеченную Красную Армию.

Уже 26 января был сформирован первый немецкий Добровольческий отряд Красной Армии, немедленно отправленный…отнюдь не на Запад, защищать «отечество пролетариев всего мира» от «наглой агрессии германского милитаризма», а…на Восток, против русского и православного казачьего атамана Дутова! Впрочем, через год германским добровольцам в составе белой Русской Западной Добровольческой Армии генерала князя Петра Михайловича Авалова (Бермондта) довелось скрестить штыки со своими «густо покрасневшими» соотечественниками из «Революционного матросского полка имени Карла Либкнехта» и на Западе, в Прибалтике.

Однако подобное было скорее исключением, чем правилом. Искушенные макиавеллисты, большевики проявляли в таких делах максимум осторожности и посылали насильно мобилизованных ими донских казаков против «белополяков», а «красных поляков» — на расказачивание, ижорских мужиков – покорять Туркестан, а «красных башкир» – под Питер, против Юденича.

Так или иначе, но в последующие недели большевики сформировали из германских военнопленных многочисленные отряды в Москве, Казани, Курске, Ташкенте, Самаре, Омске, Томске и в других городах. Германские «интернационалисты» сражались против истинных русских патриотов в войсках Фрунзе, Чапаева, Блюхера и Буденного на всех фронтах гражданской войны, «плечом к плечу со своими братьями по классу» местного разлива.

Среди них был, между прочим, и бывший военнопленный Роланд Фрейслер, вступивший, в период своей службы в Красной армии, в ряды Всероссийской Коммунистической Партии (большевиков), затем комиссаривший на Украине, служивший в ГПУ, потом по линии Коминтерна вернувшийся в Германию готовить революцию и там, но в одночасье… перешедший в гитлеровскую НСДАП, ставший Президентом нацистского «Народного трибунала», осудившего на смерть германских офицеров и генералов, участвовавших в заговоре против Гитлера в 1944 году, и убитый американской бомбой во время налета авиации западных союзников СССР по антигитлеровской коалиции на Берлин, где Гитлер проводил показательные судебные процессы над своими «врагами народа».

За годы гражданской войны через «школу» большевицких «Рабоче-Крестьянской Красной Армии» и «Чрезвычайной Комиссии по борьбе с антисемитизмом, контрреволюцией и саботажем» прошло не менее 300 000 подобных «интернационалистов», плюс 40 000 известных своей безжалостностью китайских наемников (которых еще царское правительство подряжало на тыловые работы, а большевики за высокую плату привлекли на службу). Попутно заметим, что большевистскими наемниками стало также немало эстонцев и «красных» латышских стрелков, которые не могли вернуться на оккупированную германцами родину. Поэтому латышские полки не разложились и не разбежались, подобно другим российским частям, а согласились служить большевицкому режиму за золото.

Любопытно, что после взятия Красной «армией мировой революции» Перекопа, последнего оплота Русской армии генерала барона П.Н. Врангеля в Крыму в 1920 году, хор «красных» латышских стрелков пел отнюдь не «Интернационал», а национальный латышский гимн «Dievs sveti Latviju» («Боже, благослови Латвию»)!

Так что костяком и наиболее боеспособными частями формирующейся «Рабоче-Крестьянской Красной Армии» стали отнюдь не представители патриотических сил России. Но это так, к слову. Для нас в данном случае важно, что легионеры-чехи не могли спокойно смотреть на немцев или австрияков (объединявшихся ими под общей презрительной кличкой «швабов»), а легионеры-словаки – на венгров-мадьяр, щеголявших красными звездами, лентами и повязками, требовавших от них предъявления документов и сдачи оружия.

Для них эти «швабы» и «мадьяры» оставались угнетателями, веками державшими славян в самом жестоком рабстве (достаточно вспомнить яркие сцены постоянных «кулачных боев» между чехами и венграми в рядах австро-венгерской Императорской и Королевской армии в романе Ярослава Гашека о бравом солдате Швейке и знаменитую фразу старого сапера Водички: «Говорил я тебе, ты еще мадьяр не знаешь!»… Подобные «теплые» чувства накаляли обстановку до предела.

До поры-до времени большевики вели себя по отношению к эвакуировавшимся чехословакам внешне вполне лояльно. Однако в планы германских «заказчиков» большевицкого переворота и вывода России из войны вовсе не входило спокойное наблюдение за переброской на Западный фронт десятков тысяч свежих бойцов, настроенных резко антигермански, антинемецки, и не скрывавших своей преданности Антанте. Ленину и Троцкому был дан кивок из Берлина – и сразу же произошел вооруженный конфликт между красногвардейцами и «братьями-чехословаками» на железнодорожной станции Чита.

Организатор Красной Армии и «демон революции» Лев Давыдович Троцкий под угрозой смертной казни потребовал от чехословацких легионеров немедленно разоружиться. Но произошло непредвиденное. Чехословацкий корпус, растянутый на огромном пространстве от Дальнего Востока до Поволжья, восстал поголовно. Руководство Антанты призвало чешское командование начать организованную борьбу с германскими союзниками-большевиками. И в результате, при действенной поддержке чехословаков, борцам русского антикоммунстического Сопротивления удалось сформировать правительства Комуча. Началось формирование антибольшевицкой армии под командованием чешского генерала Яна Сыровы (или, по-русски — Сырового).

На беду национальной России, русско-чехословацкое братство по оружию в борьбе с большевками стало давать трещины и сбои по мере поступления в Россию сведений о начавшейся в Австро-Венгрии антигабсбургской революции. С этого момента «братья-чехословаки» стали с каждым днем все явственнее утрачивать интерес к русским делам, стремясь как можно скорее вернуться домой. Правда, первое время «чехов» еще сдерживали некоторые обязательства перед Верховным Правителем России адмиралом Колчаком, а главное – перед Антантой (тоже, впрочем, на глазах терявшей интерес к происходящему в России – особенно после военной капитуляции Центральных держав).

Усугубляя приближающийся конец Колчака, «брвтья-славяне» стали массами покидать истекавший кровью под натиском красных Восточный фронт, захватив Транссибирскую магистраль, забив эшелоны награбленным русским добром (в частности – золотом Государственного банка), бросив тысячи бойцов Белой армии и русских беженцев на верную гибель от жестоких сибирских морозов и рук красных убийц, предав и выдав на расправу эсеровскому Иркутскому комитету Верховного Правителя России адмирала Колчака и совершив еще немало преступлений против доверившихся им русских людей.

После свержения советской власти в Поволжье в результате всенародного восстания, поддержанного частями Чехословацкого корпуса, поднявшими оружие против Советов после попытки большевиков, по указке своих германских «спонсоров» (или, говоря по-русски, «доброхотных дарителей» – кому как больше нравится!), разоружить известных своей непоколебимой преданностью Антанте «братьев-чехословаков», Каппель вступил в сформированной антикоммунистическими повстанцами Народной армии правительства Комуча (Комитета членов Учредительного собрания), совершив головокружительное восхождение по ступенькам военной карьеры, от командира 1-й Добровольческой Самарской дружины до звания Командующего действующими войсками всей армии Комуча.

Сформированное в Поволжье правительство Комуча, рассматривавшее себя в качестве правопреемника всероссийского Учредительного собрания, разогнанного в начале 1918 года большевицкими штыками (в историю вошли печально знаменитые слова командовавшего разгоном «матроса-большевика-партизана» Железняка: «Караул устал! Все расходитесь по домам!» и последовавший на следующий день после разгона Учредительного собрания, презрительно именовавшегося большевиками «Учредилкой», расстрел «ландскнехтами революции» мирной демонстрации (состоявшей главным образом из рабочих!) в защиту «Учредилки» в Петрограде; в действительности «матрос Железняк» был не большевиком, а «анархистом-коммунистом», позднее убитым выстрелом в спину приставленным к нему большевицким комиссаром, но сути дела это не меняло).

По своему составу пришедшее в июне 1918 года к власти Поволжья с помощью чехословацких легионеров правительство Комуча было эсеро-меньшевицким и потому особых симпатий у беспартийного монархиста Каппеля не вызывало. И взаимопонимания с руководством Комуча у Каппеля не было. В правительстве Комуча сидели эсеры, а для русского офицера-монархиста разница между эсером и большевиком была невелика (в дальнейшем правильность подобных взглядов была доказана трагической судьбой Верховного правителя России адмирала Колчака, преданного и убитого как раз эсерами). Тем не менее, Каппель, считая большевиков злом, несравненно и неизмеримо большим для России, служил Комучу честно и не раз отличался в боях с частями Красной армии в Поволжье.

Несмотря на то, что Каппель, находясь на Гражданской войне, уже давно вышел из юнкерского возраста, в душе он оставался настоящим юнкером – не в смысле легкомысленности, а в смысле юношеского максимализма в отношении всего, что касалось Родины, Чести и Совести. Он проявлял благородство и по отношению к противнику, отпуская по домам всех пленных (не изъявлявших желанию вступить в ряды его войск). Владимир Оскарович никогда не допускал никаких реквизиций и бесчинств по отношению к мирным жителям, напоминая своим добровольцам суворовскую заповедь: «С бабами и детьми не воюй». Это, кстати, соответствовало и распоряжениям по армии, отдававшимся адмиралом Колчаком, но в войсках Каппеля их соблюдали особенно неукоснительно.

При этом Каппель обладал несомненным военным талантом. В армии Комуча в Поволжье он возглавлял сводный Ударный отряд из ветеранов-окопников, кавалеристов и двух артиллерийских батарей. С Волги отряд Каппеля поддерживала небольшая речная флотилия. Этот «летучий отряд» Владимира Каппеля был организован по типу партизанского отряда Дениса Давыдова времен Отечественной войны с Наполеоном.

Каппель внезапным налетом (преимущественно ночным) ошеломлял противника, громил его превосходящие силы (превосходство красных достигало обычно 20-ти-30-тикратного размера) и всегда добивался невероятных успехов. Так, в ночь с 6 на 7 августа 1918 года «летучий отряд» Каппеля внезапной атакой (одновременно с суши и с Волги) выбил из Казани два полка красных латышских стрелков (отнюдь не новобранцев, а видавших виды ветеранов-окопников Великой войны) и захватил хранившуюся в Казани половину золотого запаса Российской Империи! Часть этого золотого запаса была израсходована правительством адмирала Колчака на закупку вооружений и военного имущества в Японии; другую – большую – часть адмирал хранил в неприкосновенности, пока она не была частично захвачена чехословаками, а частично, по некоторым сведениям, укрыта в надежном месте генералом бароном Романом Федоровичем фон Унгерн-Штернбергом).

Очистив вместе с чехами от красной нечисти Казань и Симбирск, заманил в ловушку у моста через Волгу большевицкий бронепоезд «Свобода или Смерть!» под командованием краснофлотца А.В. Полупанова, вынудив большевиков взорвать бронепоезд, когда кончились боеприпасы.

Однажды Каппель во время глубокого рейда по тылам красных, окружил самого «демона революции» – наркомвоенмора Льва Давыдовича Троцкого, но тот успел сбежать на бронепоезде. А в другой раз, чуть раньше, каппелевцы едва не захватили штаб красного главкома Восточного фронта Юкумса Вацетиса.

12 сентября 1918 года красная Железная дивизия Г.Д. Гая (Гайка Бжишкяна) после ожесточенных и продолжительных боев превосходящими силами выбила белых из Симбирска. В.О. Каппель в районе железнодорожного моста через Волгу накапливал силы для нового наступления. был подтянут бронепоезд. Оборону моста держали, естественно, не русские люди,а гвардия большевиков — ландскнехты революции — интернационалисты. Основные силы Железной дивизии Гая начали наступление на Самару. 21 сентября красные захватили Сенгилей, 3 октября — Сызрань,6 октября — Ставрополь-на-Волге. 7 октября дивизия гая ворвалась в Самару. Витебский полк красной Железной дивизии, высадившийся 25 сентября в селе Крестовое городище и Старой Майне, начал наступление на Мелексее-Самару, захватив белый бронепоезд. Опасаясь окружения, белые части начали организованный отход.

В.О. Каппель с небольшой охраной своего штаба тайно пробрался лесами к своим. Согласно воспоминаниям его соратников, в окрестностях села Еремкино местные крестьяне в это время прятали каппеля в кроне огромного дуба. В войсках Верховного Правителя России адмирала А.В. Колчака В.О. Каппель, уже в чине генерал-майора, командовал не только 1-м Волжским Корпусом, но и войсковой группой в ходе Челябинской военной операции. В 1919 году Владимир Оскарович командовал 3-й армией и, повышенный в звании до генерал-лейтенанта, являлся последним Главнокомандующим колчаковским Восточным фронтом.

Долгие годы представления громадного большинства «подсоветских» людей о Каппеле и каппелевцах ограничивались основном посвященными «каппелевцам» кадрами «культового» советского фильма братьев Васильевых «Чапаев», снятого в 1934 году. А из этих кадров им больше всего запомнились запечатлевшие надвигающуюся на Анку-пулеметчицу «психическую атаку» якобы «каппелевцев» — зловещих биороботов в зловещей черной форме с белыми погонами и аксельбантами (некоторым, особенно впечатлительным, зрителям они казались «как будто скелетами» – это впечатление усугублялось белыми перекрещенными костями и черепом, ласково улыбавшимся красным с черного знамени, увенчанного православным крестом, не менее враждебным коммунистическому сознанию, чем «Адамова голова»).

Сам Владимир Каппель оставался в фильме братьев Васильевых как бы «за кадром», Однако, в качестве некоего олицетворения «каппелевского офицера», перед советским зрителем представал молоденький поручик со стеком в руке и сигаркой в зубах, красиво «идущий умирать» перед своим ощетиненным штыками черным строем (возможно, одурманенный кокаином, чтобы не бояться красных пуль). Полюбуйтесь, товарищи – вот они, как красиво идут — «тиллигенция», «обломки империи», «пауки», «эксплуататоры трудового народа», «гады» (и прочие эпитеты, которыми награждал румынских пограничников «великий комбинатор» Остап Ибрагимович Бендер в заключительных абзацах романа Ильфа и Петрова «Золотой теленок»).

Между тем, в действительности, войска Владимира Каппеля являлись, по своему составу, отнюдь не дворянско-буржуазно-«тиллигентскими», а как раз рабоче-крестьянскими. Сказанное, кстати, относится и во всей армии адмирала Колчака в целом. В ней постоянно ощущался хронический недостаток офицерского состава. Верховный Правитель России постоянно обращался к формально подчиненному ему Главнокомандующему Вооруженными Силами Юга России генерала А.И. Деникину (в армии которого, наоборот, ощущался явный переизбыток офицеров, так что из офицеров состояли целые роты, батальоны и полки и застывшие в суровом солдатском строю седоусые полковники были в порядке вещей) с просьбой помочь сибирякам офицерами. Но призывы Колчака оставались, как правило, без ответа.

Поскольку эти рабочие-каппелевцы абсолютно не вписывались в теорию классовой борьбы Маркса-Энгелса-Ленина-Сталина, они всегда оставались «бельмом на глазу» советской власти, которая именно по этой причине из кожи вон лезла, пытаясь (как выясняется теперь, не без успеха) внедрить в народное сознание образ Каппеля и каппелевцев, как «врагов народа», якобы «классово чуждых» всем «простым советским людям» (что должен был демонстрировать весь их «глубоко антинародный» и «фашистский» внешний вид).

«Зуб» на Владимира Каппеля.

Был у советской власти, кстати, и еще один «зуб» на Владимира Каппеля. Очень уже обидно было «ленинской гвардии», что Каппель молодецким набегом отнял у нее в Казани царское золото.

Между прочим, несмотря на то, что центральным эпизодом фильма «братьев» Васильевых «Чапаев» является разгром «каппелевцев» удалыми чапаевцами, точных сведений о том, встречался ли Каппель в бою с громадной (до 40 000 штыков и сабель) 25-й Чапаевской дивизией (являвшейся по тем временам высоко механизированным соединением, имевшим на вооружении многочисленную артиллерию, бронеавтомобили, мотоциклы и аэропланы; сам легендарный комдив товарищ Василий Иванович Чапаев предпочитал передвигаться отнюдь не на «лихом коне» или тачанке с пулеметом, а — вследствие ранения в пах — на «буржуазной иномарке» — черном  американском автомобиле марки «Форд», с неплохой для описываемого времени скоростью 50 километров в час), на сегодняшний день не имеется.

Историки спорят об этом до сих пор. Но чисто теоретически 25-я Чапаевская дивизия и Волжский (Сибирский) корпус Каппеля могли встречаться в бою в период летне-весеннего наступления красных 1919 года под Белебеем, где прибывавшие из тыла каппелевцы прямо с эшелонов вводились в бой.

Могли они сойтись в бою и при обороне белыми Уфы, где части каппелевского корпуса принимали активное участие в наступлении на захваченный чапаевцами плацдарм — кстати, по приказу Чапаева красная артиллерия обстреливала Уфу, включая мирные кварталы, химическими снарядами (каждый третий выпущенный по обреченному городу снаряд был химическим); впрочем, для «армии мировой революции» применение боевых отравляющих веществ – особенно иприта и фосгена – было чем-то само собой разумеющимся, удушающие газы применяли не только Фрунзе и Чапаев под Уфой, но и Какурин с Жуковым и Тухачевским против повстанческой крестьянской армии братьев Антоновых на Тамбовщине в 1921 году, и многие другие (причем Тухачевский, особенно радевший о сохранности «достояния трудового народа», никогда не забывал своевременно распорядиться об эвакуации из зоны действия химических снарядов как крупного, так и мелкого рогатого скота и домашней птицы — вот каким заботливым и рачительным «советским хозяйственником» был «красный Бонапарт»!).

На даже если бы такого реального боевого столкновения Чапаева с Каппелем и не было в действительности, идеологический заказ, полученный «братьями» Васильевыми, был совершенно однозначен: показать столкновение «народного героя» Чапаева с «врагами народа», которым придавались заведомо нечеловеческие черты. Поэтому облик бойцов истинно Народной армии Каппеля был до неузнаваемости изменен множеством «классово чуждых» и «антинародных» атрибутов.

Как мы уже знаем, белый рыцарь Владимир Каппель умер в результате обморожения (сделавшего необходимым частичную ампутацию ступней) и воспаления легких, во время пятитысячеверстного Ледяного (или Великого Сибирского) похода сибирской Белой армии 26 января 1920 года. Был похоронен своими соратниками, несшими его бренные останки на руках, в Чите, а, когда Читу пришлось оставить под натиском наседавших красных полчищ – перезахоронен перешедшими русско-китайскую границу белыми в Харбине. На последнем островке Белой России в Китае (тогда еще не красном, а желтом, но уже стремительно красневшем).

После утверждения в Китае коммунистической диктатуры Мао Цзэдуна красные китайские власти, под давлением своих советских хозяев из московского Кремля, снесли памятник на могиле Каппеля, а саму могилу сравняли с землей. В 2007 году прах последнего Главнокомандующего войсками Белой Сибири был перенесен в Москву и перезахоронен на кладбище Донского монастыря, между могилами философа Ивана Ильина и генерала Антона Деникина. Упокой, Господи, их души!

Здесь конец и Богу нашему слава!

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Недавно на нашу миниатюру откликнулся Ярополк Леонидович Михеев — атаман Всевеликого Войска Донского (ВВД) За Рубежом, Почётный Председатель Русского Обще-Воинского Союза, председатель Общества Галлиполийцев, член редакционной коллегии военного, политического и исторического журнала «Вестник РОВС», редактор журнала «Инженер», издатель «Донского Атаманского Вестника», публицист, войсковой старшина Всевеликого Войска Донского За Рубежом:

«Я просмотрел заметку, что американский экспедиционный корпус был в Сибири в 1918-20. Это неверно, он был до конца 22-го года. Он уничтожил все вооружение и амуницию, проданные Царскому правительству в 1915-м, оплаченные золотом вперед, чтобы не дать белым воспользоваться им. Кроме того, парализовал сибирский ж.д. путь, чтобы пропустить чехословаков, вместе с казанской золотой казной. У меня есть книга командующего амер. корпусом. ген. Ричард Грэвс «Американска авантюра в Сибири 1918-22 гг.», изданная в 1929. Сейчас ее не достать ни за какие деньги. Изъята из оборота, по приказанию правительства.

Ярополк Л. Михеев».